Другая сторона

– А что не так с ящерицами? – насторожился Наткет.

– Никогда не любила, – сказала Николь. – Сама не знаю почему. Чисто физиологическое отвращение. Они холодные, сухие, чешуйчатые … И бесчувственные, что ли? Как называется боязнь ящериц?

– Рептилофобия? – предложил Наткет.

Николь нахмурилась.

– Точно? Звучит так, будто ты сам только что придумал это слово…

Поскольку так оно и было, Наткет не стал спорить.

– Твой отец тоже ненавидел ящериц и змей.

– Да?

– Терпеть не мог, – сказала Николь. – У него, наверное, тоже была рептилофобия.

Наткет прежде не задумывался об отцовских фобиях – с чего бы? Оказывается, вот оно как – ящерицы и змеи. Интересно, а как это сочеталось с выдуманным драконом? Еще один элемент мозаики – непонятный кусочек, но Наткет аккуратно сложил его к другим таким же: ящерицам Гаспара, бальзаму Норсмора и змеиному яду в крови Корнелия. Картинка обрастала деталями.

Пронзительно зазвонил телефон. Наткет рефлекторно полез в карман, но тут же сообразил, что это не его трубка. Телефон надрывался в гостиной.

– Сандра, наверное, – предположила Николь. – Опять забыла, куда положила ключи…

– Так поздно? – удивился Наткет.

– Раньше нас не было дома, – она встала из-за стола и прошла к аппарату.

А спустя секунду из гостиной донеслось испуганное: «ЧТО?!»

От одного ее тона Наткет подскочил, опрокинув стул. Густой кофе выплеснулся из чашки, и расползся по скатерти. Горячие капли попали на ногу, обжигая через плотную ткань. Наткет выбежал в гостиную.

Николь было бледнее призрака, губы дрожали. Трубку она держала двумя руками и слушала так внимательно, точно боялась упустить не то что слово – вздох. Без всяких объяснений, Наткет понял, – случилось что-то ужасное. Наткет оперся о стену и молча смотрел, как Николь отрешенно кивает в ответ на шуршащее бормотание телефона.

Наконец она повесила трубку.

– Отец, – сказала Николь. – У него сердечный приступ. Сейчас в больнице.

– Сердечный приступ?!

По позвоночнику словно скользнула ледяная змейка. Еще один сердечный приступ? Неужели и за этим стоит консорциум? Похоже на то… Радиостанция Краузе, должно быть, у них в печенках сидела, и они решили его убрать. Проклятье, были же законные и безопасные способы, заткнуть Большому Марву рот. Как понял Наткет «Свободный Спектр» выходил в эфир без лицензии. Однако, консорциум не стал возиться. Или дело не только в радиостанции? Может причина всему приезд в Спектр и поход на раскопки? И то, что Краузе защитил его от рабочих?

– Как он?

Николь глубоко вздохнула, в тщетной попытке успокоиться. Схватилась за край столика с телефоном. Наткет отвел взгляд и уставился на грязные шнурки своих кроссовок.

– Кризис миновал, но состояние стабильно тяжелое, – сказала Николь. – Поехали.

– Куда?

– В больницу! – вспылила Николь. – Я же сказала!

Менее чем за четверть часа Наткет припарковался на пустой стоянке. Николь не дожидаясь его вышла из машины и зашагала к стеклянным дверям. Спотыкаясь о выбоины асфальта, Наткет поспешил следом.

Больницу построили когда Наткету было лет десять, после того как сгорело деревянное здание старой. Тогда она выглядела вызывающе современной – сверкающее стекло и бетон, четкие прямые линии и светлые тона. Сейчас же конструктивный дизайн смотрелся архаично. Штукатурка осыпалась со стен, а светлая краска приобрела мрачный желто-коричневый оттенок.

Несмотря на поздний час, их пропустили. Толстая женщина на регистратуре подняла взгляд и сказала:

– Второй этаж, палата двадцать семь. Здравствуй, Нат. Слышала, что ты вернулся.

Он так и не вспомнил как ее зовут и лишь рассеянно кивнул на приветствие. Николь шла по больнице с пугающей уверенностью, – ей не раз приходилось ходить этим маршрутом. Они поднялись по узкой лестнице и вышли в темный коридор.

Дверь в палату Большого Марва оказалась приоткрыта. Полоска желтого света то сжималась, то расширялась, кода дверь покачивалась на легком сквозняке. Николь решительно шагнула в палату.

У койки Краузе, дремала над глянцевым журналом молоденькая медсестра. Как только они вошли, она встрепенулась, точно испуганная землеройка и часто заморгала.

– А… Явились наконец… – тихо сказал Большой Марв.

Медсестра встала, заложив страницу пальцем.

– Только недолго, – сказала она. – Он очень слаб, ему нельзя много разговаривать…

Она вышла из палаты.

Краузе, как ни старался придать себе бодрый вид, выглядел плохо. Лицо осунулось, словно за последние несколько часов Большой Марв похудел раза в два; кожа приобрела неестественную рыхлость. Больничная пижама была ему мала, рукава задрались до локтей. Большой Марв лежал по грудь укрытый тонким одеялом и дышал шумно, как кит. От запястья извивалась трубка капельницы.

Николь смотрела на него, покусывая губу.

– Ты как? – спросила она.

– Терпимо, – Краузе в подтверждение пошевелил свободной рукой. – Бывало и хуже.

– Что случилось? – спросила она, садясь на край кровати.

– Мотор прихватило, – хмыкнул Краузе. – Сбился на пару-тройку оборотов. Я не врач, точно не скажу как там правильно. А как механик – то ли клапан истрепался, то ли топливная барахлит.

Наткет вздрогнул.