Когда Кэсс входила в церковь, кто-то говорил, теперь этот человек сел на свое место. Это был юноша в черном одеянии евангелиста. Кэсс засомневалась, мог ли он быть евангелистом – он казался совсем мальчиком. Но юноша держался с большим достоинством, как человек, нашедший свое место в жизни и обретший в душе мир. Тем временем поднялась и вышла в проход худенькая девушка, и тогда юноша в черном направился к фортепиано у края алтаря.
– Я помню Руфуса, – начала девушка, – еще с того времени, когда была всего лишь маленькой девочкой, да и он был мальчишкой, правда, постарше, – и она сделала отчаянную попытку улыбнуться тем, кто сидел в глубоком трауре в первом ряду. Кэсс видела, как мужественно борется с собой девушка, изо всех сил стараясь не расплакаться. – Нам с его сестрой оставалось только утешать друг друга, когда Руфус бросал нас и уходил с большими ребятами, они не принимали нас в свою игру. – Послышался оживленный горестный шепот, головы в первом ряду дружно закивали. – Мы жили по соседству, и он мне был как брат. – Девушка опустила голову, сжимая в темных руках ослепительно-белый платок – ничего белее Кэсс, казалось, никогда не видела. Несколько секунд девушка молчала, а по церкви вновь прошелестел, словно легкий ветерок, шепот, подтверждая, что присутствующим дороги ее воспоминания, что они разделяют ее скорбь и хотят, чтобы у нее хватило сил справиться с горем. Юноша взял на рояле аккорд. – Руфусу нравилось, когда я пела эту песню, – отрывисто произнесла девушка. – Сейчас я спою ее для него.
Юноша проиграл вступление. Девушка запела непоставленным, но удивительно сильным голосом:
Закончив петь, девушка подошла к гробу и, коснувшись его руками, немного постояла рядом. Затем вернулась на свое место. С первого ряда донеслось рыдание. Кэсс видела, как Ида успокаивала, покачивая, как ребенка, пожилую грузную женщину. Один мужчина громко высморкался. Было очень душно. Кэсс хотелось, чтобы все поскорей кончилось.
Вивальдо неподвижно и одиноко сидел в стороне от других, глядя прямо перед собой.
Теперь из алтаря выступил вперед седой мужчина. Он постоял минуту, всматриваясь в присутствующих, пока юноша в черном играл траурный гимн.