Другая страна

Священник, стоя за ней на ступенях, воздел руки и присоединился к пению:

Мы идем к Тебе отовсюду,
Прощай, прощай!

Теперь уже подпевала вся церковь, но последние слова девушка вновь пропела одна:

В это великое утро пробуждения
Мы говорим тебе: прощай, прощай!

Затем священник прочел короткую молитву на исход души и пожелал благополучного путешествия по жизни, а также и после смерти всем внимавшим ему людям. На этом траурная церемония завершилась.

Двое мужчин из первого ряда и два музыканта подняли на плечи отделанный перламутром гроб и направились со своей скорбной ношей по проходу к дверям. Все двинулись следом.

Кэсс стояла у самого выхода. Никто из четырех мужчин, несших с неподвижными лицами гроб, не взглянул на нее. Сразу за ними шли Ида и мать. Ида замедлила шаг и метнула в нее из-под густой вуали взгляд – пронзительный и непонятный, и вроде бы улыбнулась, потом проследовала дальше. А за ней и все остальные.

Вивальдо подошел к Кэсс, и они вместе покинули церковь. Тут они впервые увидели катафалк, он стоял на авеню, развернутый в направлении окраин.

– Вивальдо, – спросила Кэсс, – мы поедем на кладбище?

– Нет, – ответил он. – Не хватает машин. Едут только родственники.

Сам он не сводил глаз с машины, стоявшей позади катафалка. Родители уже сидели в ней, Ида стояла на тротуаре. Заметив их, она быстро подошла, благодарно коснувшись руки каждого.

– Спасибо, что пришли, – торопливо проговорила она. Голос ее совсем сел от плача. Кэсс не могла разглядеть под вуалью ее лица.

– Вы даже не представляете, что это значит для меня… для нас всех.

Не зная, что сказать, Кэсс легонько сжала ее руку. Вивальдо же произнес:

– Ида, если мы можем чем-нибудь помочь… если я могу… все, что угодно.

– Ты и так много сделал. Был все время на высоте. Никогда этого не забуду.

Она пожала им руки и пошла к машине. Села в нее, и дверца тут же захлопнулась. Катафалк медленно откатил от тротуара, за ним двинулись автомобили – один, другой. Те, кто присутствовал на траурной церемонии, но на кладбище не поехал, посматривали украдкой на Кэсс и Вивальдо. Постояв немного у церкви, люди начали расходиться. Кэсс и Вивальдо зашагали по улице.

– Поедем на метро? – спросил Вивальдо.

– Этого я сейчас просто не выдержу.

Они продолжали бесцельно идти по улице в полном молчании. Кэсс задумчиво переставляла ноги, засунув руки глубоко в карманы и разглядывая трещины на асфальте.

– Ненавижу похороны, – произнесла она после длительной паузы, – они не имеют никакого отношения к умершему.

– Ты права, – согласился Вивальдо. – Похороны для живых.

Они поравнялись с домом, на крыльце которого стояла группа подростков, те с любопытством проводили их взглядом.

– Да, для живых, – сказала Кэсс. Они все шли и шли, неспособные даже на небольшое усилие, а всего-то требовалось остановиться и поймать такси. О похоронах говорить они не могли – слишком много было впечатлений, кроме того, каждому хотелось что-то сохранить для себя. На этой широкой людной улице их, казалось, окружала особая аура: никто не толкал их и не глазел подолгу. Со 125-й улицы можно было спуститься в метро. Оттуда из темноты постоянно выныривали люди, другие стояли на углу, дожидаясь автобуса.

– Давай остановим такси, – спохватилась Кэсс.

Вивальдо поднял руку, они сели в затормозившую машину – Кэсс не могла отделаться от ощущения, что именно этого ждали окружавшие их люди, – и покатили прочь из этого мрачного, диковатого района, который как бы на прощанье озарило бледными лучами показавшееся из-за туч солнце.

– Не знаю, – проговорил Вивальдо. – Не знаю.

– Что ты сказал? Чего ты не знаешь?

Кэсс произнесла эти слова неожиданно резким тоном, сама не понимая почему.

– Не знаю, что она имела в виду, сказав, что никогда этого не забудет.

В голове Кэсс шла какая-то непонятная работа, она не смогла бы ни назвать ее, ни остановить; она словно стала узницей собственного мозга, как будто тот сомкнул на ней свои челюсти.

– Во всяком случае, это свидетельствует о проявленной тобой смекалке, – сухо сказала она. – И может принести немало пользы. – Она отметила про себя, что такси мчалось теперь по авеню, на которое выходила знакомая улица.

– Хотелось бы мне когда-нибудь доказать ей… – начал было Вивальдо, но замолк и уставился в стекло. – Хотелось бы, чтобы она узнала, что мир не такой черный, как она думает.

– Или, – прибавила Кэсс, помолчав, – не такой белый.

– Или не такой белый, – мягко согласился Вивальдо, и Кэсс поняла, что он не хочет принимать всерьез ее холодный тон. – Я вижу, тебе она не нравится… Ида.

– С чего ты взял? Нравится. Просто я не знаю ее достаточно хорошо.

– Это как раз и доказывает, что я прав, – сказал Вивальдо. – Ты ее не знаешь и знать не хочешь.

– Разве важно, нравится мне Ида или нет? – запротестовала Кэсс. – Главное – она нравится тебе. И это чудесно. Тебе почему-то хочется, чтобы я противилась этому. Так вот – я вовсе не против. И потом какое это имеет значение?