Другая страна

– Тогда перестань обращаться со мной как с ребенком. Я знаю, чего хочу, и делаю именно это. Ясно? И буду всегда поступать, как считаю нужным. Поэтому лучше отвяжись! – Вивальдо попытался скрасить свои слова улыбкой, но было поздно.

– Не хотел тебя обидеть, – сказал Ричард. – Прости.

– Я тоже погорячился, ты ведь понимаешь.

– Давай забудем обо всем, о’кей?

– Черт возьми, я не хочу, чтобы ты обижался.

– А я и не обижаюсь. – Ричард подошел к окну и остановился, глядя на улицу. Стоя спиной к Вивальдо, он сказал: – Тебе ведь не понравилась моя книга?

– Это правда.

– Что именно? – Ричард обернулся, солнечный свет падал на его лицо, резко обозначив морщины на лбу, вокруг глаз, рта и на подбородке. Лицо было испещрено морщинами – волевое, хорошее лицо, Вивальдо много лет любил его. И все же чего-то в нем недоставало, чего – Вивальдо не знал и мучился тем, что необоснованно придирается.

На его глаза, он чувствовал, наворачиваются слезы.

– Мы уже говорили о романе, Ричард, и я сказал тебе все, что думаю: прекрасный замысел, великолепная композиция, замечательный стиль и… – Вивальдо замолк. Роман ему не понравился. Он не мог относиться к нему серьезно. Это было неплохо задуманное, неглупое и показывающее определенную авторскую проницательность произведение, словом, tour de force[10], но оно не брало тебя за живое. В той части мозга Вивальдо, где жила память о книгах, какими бы они ни были – великими, уродливыми или безумными, книга Ричарда задержаться не могла. И с этим ничего нельзя поделать… – Ты сам говорил, что следующий роман будет лучше.

– О чем ты плачешь?

– Что? – Вивальдо утер глаза тыльной стороной руки. – Ни о чем. – Он приблизился к бару и оперся на него. Какая-то неосознанная, непонятно откуда взявшаяся хитрость заставила его прибавить: – Ты говоришь так, будто не хочешь, чтобы мы оставались друзьями.

– Чушь какая. Тебе так показалось? Конечно, мы останемся друзьями, мы будем ими до самой смерти. – Ричард тоже подошел к бару, положил руку Вивальдо на плечо и нагнулся, заглядывая в глаза. – Честное слово. О’кей?

Они обменялись рукопожатиями.

– О’кей. Только не терзай меня больше расспросами.

Ричард рассмеялся.

– У меня и желания такого нет, глупая ты башка.

В дверях появилась Ида.

– Все уже на столе. Поторопитесь, а то остынет.

К концу ланча у всех немного шумело в голове: все-таки выпили две бутылки шампанского; они вернулись в гостиную, залитую багровыми лучами солнца, располыхавшегося перед заходом. Прибежал Пол – запыхавшийся, чумазый и очень довольный жизнью. Мать тут же отправила его в ванную – помыться и сменить одежду. Ричард, вспомнив, что обещал купить лед для гостей и лимонад для Майкла, отправился за покупками. Кэсс решила, что пора переодеться и убрать волосы.

Ида и Вивальдо остались в гостиной одни. Ида поставила пластинку Билли Холидей, и они стали танцевать.

Когда она приблизилась к нему с ласковой улыбкой, подала одну руку, а другую легким движением положила ему на плечо, у него перехватило дыхание. Он нежно обнял ее за талию. Пальцы, касающиеся ее тела, стали ненормально, опасно чувствительны, и он молился, чтобы лицо не выдало, сколь велико тайное наслаждение, проникающее в него через кончики пальцев. Казалось, он чувствовал сквозь плотную ткань костюма нежную материю блузки, легкую помеху в виде молнии на юбке, скользкую фактуру комбинации, которая как будто даже шелестела и потрескивала под его пальцами, перемещаясь по гладкой теплой коже. А Ида, по-видимому, и не ведала о тех вольностях, которые позволяли себе его негнущиеся пальцы. Она двигалась в такт с ним, одновременно и ведущая, и ведомая, безошибочно ускользая от его огромных туфель и ни разу не позволив отдавить себе ноги. Их тела почти не соприкасались, но ее волосы щекотали его подбородок, издавая нежный, еле уловимый аромат, который, как и все в этой девушке, говорил о потаенном чувственном жаре. Ему безумно хотелось прижать ее к себе. Может, именно сейчас, когда она, улыбаясь, поднимает на него глаза, ему следует наклониться и прикрыть ее улыбку своим несмеющимся ртом.

– У тебя холодные руки, – сказал Вивальдо; руки, которые он держал, были и правда ледяными.

– Есть примета: руки холодные – значит, сердце горячее, – отозвалась Ида, – хотя на самом деле это говорит о плохом кровообращении.

– Предпочитаю думать, что у тебя горячее сердце, – сказал он.

– Не возражаю, – рассмеялась Ида, – но, узнав меня лучше, ты убедишься, что права я. К сожалению, – сказала она, напуская на себя серьезный вид, – обычно я оказываюсь права. – И тут же прибавила: – Во всем, что касается меня.

– Хотелось бы узнать тебя лучше, – признался он.

– И мне хотелось бы того же, – сказала она с коротким смешком.