Другая страна

– Ну что ты! Конечно же, я хочу вас всех видеть. А вот что касается города, то по нему я совсем не соскучился. Вы хоть замечаете, каким он стал уродливым?

– И с каждым днем становится все гаже, – согласилась с ним Кэсс. – Прекрасный образец безумного свободного предпринимательства.

– Я хотел поблагодарить тебя, – сказал он, помолчав, – за то, что ты сообщила мне про Руфуса. – И подумал с неожиданной и резкой болью: никто, кроме нее, не догадался написать мне.

– Мне было ясно, что тебе надо об этом знать, – сказала она. Они помолчали. – Ты знаком с его сестрой?

– Слышал, что у него есть сестра. Но никогда не видел: в те времена она была еще малышкой.

– Теперь она совсем взрослая, – сказала Кэсс. – И кстати, в воскресенье будет петь в Гринич-Виллидж с друзьями Руфуса. Это ее первое выступление, мы обещали, что ты тоже придешь. Там будет и Вивальдо.

Ему опять вспомнился Руфус. Он не знал, что ответить.

– Она похожа на брата?

– Не сказала бы. Но что-то общее есть. – И заключила: – Сам увидишь. – Снова воцарилось молчание, и вскоре они, простившись, повесили трубки.

Оказавшись в доме, где жили Ричард и Кэсс, он вошел в лифт, назвав лифтеру этаж. За время своего долгого отсутствия он начисто забыл стиль поведения американских лифтеров, но теперь ему напомнили. Мужчина молча захлопнул дверь кабины и нажал кнопку. По характеру молчания можно было понять, что он не одобряет чету Силенски, а также их друзей и считает себя нисколько не хуже.

Эрик позвонил в дверь. Кэсс тут же открыла, сияя от радости.

– Эрик! – Она окинула его с головы до ног столь памятным ему доброжелательно-насмешливым взглядом. – Тебе жутко идет короткая стрижка!

– А тебе жутко идут длинные волосы, – парировал он. – Или они всегда были длинными? Когда долго не видишься, такие вещи забываешь.

– Дай-ка погляжу на тебя получше. – Кэсс втянула его в квартиру и закрыла дверь. Потом неожиданно подалась вперед и поцеловала его в щеку. – В Париже так принято?

– В Париже целуют в обе щеки, – ответил он очень серьезно.

– Вот как! – Она немного смутилась, но все же поцеловала его еще раз. – Так лучше?

– Намного, – сказал он. И прибавил: – А где все? – В просторной гостиной никого не было; только плыли звуки блюза. Звучал голос цветной женщины, голос Бесси Смит, этот голос с силой швырнул Эрика в самое пекло его прошлого: «Идет дождь, море бушует, и я чувствую, что терплю кораблекрушение».

Кэсс глянула на него как-то странно, словно хотела съязвить, потом пересекла комнату и убавила звук.

– Дети гуляют с друзьями в парке, Ричард работает у себя в кабинете. Но все с минуты на минуту соберутся.

– Я, наверное, пришел слишком рано. Прости, – стал извиняться Эрик.

– Вовсе нет, как раз вовремя. И я этому рада. Мечтала поговорить с тобой наедине перед сборищем.

– Что мы и делаем, и я этим тоже очень доволен, – сказал Эрик. Кэсс направилась к бару, а он опустился на диван. – Как здесь уютно и прохладно. А на улице сущий ад. Совсем забыл, как душно бывает в Нью-Йорке.

Огромные окна были настежь распахнуты, за ними блестела спокойная гладь реки, цвет ее был гораздо темнее Средиземного моря. От реки шел легкий ветерок, он, казалось, нес Эрику запахи оставшейся далеко Европы, тихий шепот Ива. Откинувшись на диване, Эрик замер в сладкой истоме и, зачарованный ритмом пения Бесси, смотрел на Кэсс.

Солнце горело на ее золотистых, убранных наверх волосах, падавших на лоб безыскусными кудряшками, что придавало ей несколько не по возрасту девичий вид. Кэсс пыталась таким способом скрыть худобу своего тонкого личика. Под огромными глазами обозначилась сетка мелких морщинок, а яркий солнечный свет выдавал, что она несколько злоупотребляет косметикой. Эти приметы, а также печальный изгиб рта и подбородка, открывшийся ему, пока она, опустив глаза, стояла молча у бара, безошибочно говорили, что Кэсс начинает стареть. Она как-то потускнела – словно какой-то холод сковал ее.

– Что будешь пить? Джин, водку, бурбон, виски или пиво? А может, текилу? – Она смотрела на него, улыбаясь. Улыбка была искренней, но усталой: в ней отсутствовало прежнее веселое озорство. На шее тоже протянулись тонкие морщинки, которых раньше не было.

Все мы стареем, подумал он, и как быстро…

– Думаю, виски. От джина я быстро пьянею, а, кто знает, может, этот вечер что-то сулит мне.

– Узнаю предусмотрительного Эрика, – сказала Кэсс. – А какое?

– В Париже, когда заказывают виски – а, надо сказать, я долго не осмеливался этого делать – всегда имеют в виду шотландское.

– Ты полюбил Париж? Наверняка полюбил, ты ведь так надолго в нем задержался. Расскажи мне о нем.

Она наполнила две рюмки, подошла к нему и села рядом. Издалека донесся приглушенный звоночек – дзын!

Как долог путь, – пела Бесси, – но я обязательно дойду до конца.