Другая страна

А теперь, смотри… Бывают ситуации, когда на дороге возможен поворот. Иногда это зависит от твоего решения, иногда от тебя ничего не зависит. Только, поворачивая, ты начинаешь жить другую жизнь. Совсем не ту, которая предназначена тебе изначально.

Вот вылез бы ты, в свое время, из поезда не в Екатеринославле, вполне мог прожить другую жизнь. Доблестного коммуниста и руководителя танкового завода в каком-нибудь Челябинске. Неизвестно, хуже это было бы, а то вполне могли и расстрелять за очередной право-левый оппозиционный взгляд, или лучше – стал бы ты лауреатом Сталинской премии, но это была бы совсем другая жизнь.

– Занимательная идея, – сказал Ицхак, закуривая. – Человек тот же, опыт и действия совсем другие.

– Окно открой, паровоз!

– Комары налетят, – невозмутимо ответил он. – И сколько ты у себя насчитал других жизней?

– Две с половиной.

– Это как? – изумился он. – Где ты нашел половину?

– А Легион. Именно тот случай, когда от тебя ничего не зависит. Война – это поворот для миллионов. Они никогда бы не сделали того, что сделали, и не уехали бы на другую ветку дороги, если бы их не вынудили. Но вот кончилась война, остался живым, и большинство старательно заруливает на старую трассу, возвращаясь домой и, пытаясь встроиться в прежнюю жизнь. Что бы я сделал после войны? Не в Израиль же ехать…

Пошел бы учиться на какую-нибудь инженерно-техническую специальность. Точно так же, как до войны собирался. Домой бы не вернулся, нечего мне там делать было, а поехал бы в Москву или Киев. Вот и вся разница.

– А почему в Киев?

– Не знаю, всегда хотелось. Не важно. Просто вместо поворота я бы совершил маленький крюк и вернулся туда, откуда начал, с мелким изменением, в виде другого опыта жизни. Поэтому и половина.

– Все равно не понял, – признался Ицхак затягиваясь. – Первый раз – это сто процентов, когда ты своего полковника грохнул. Тут, без вопросов, началась совсем другая жизнь. А второй?

– Что, Вера? – спрашиваю на дерганье рукава.

– А когда мама придет?

– Да скоро уже, – сказал Ицхак. – Обещала к восьми, уже немного осталась.

Она слезла с моего колена и, прижимая куклу к себе, отправилась в комнату.

– Пошла часы проверять, – подмигивая, сообщил Соболь. – Умный ребенок, но эти твои философские раздумья ей скучны. Так как насчет второй жизни?

– А это, спасибо Мееру, зихрон левраха, будь благословенна его память. Давай-ка, не чокаясь, за то, чтоб ему земля была пухом.

– Хорошо в наших местах, когда водка из холодильника, – крякнув, сообщил Ицхак. – Теплую противно пить. И непонятно, как раньше без этого прекрасно обходились. И сам ведь спокойно употреблял. А Меера жаль, – помолчав, сказал он. – Был здоровый и бодрый, и за месяц сгорел от рака. Вот уж не думал, что переживу его. Ты продолжай, излагай свою теорию.

– А что тут непонятного? Ты мне сам, когда-то объяснял, что нужен я был Мееру для очень определенной работы. Не нужен был бы – в лучшем случае, тянул бы лямку на границе, до всеобщей демобилизации. В худшем – пошел бы на завод работать и горькую пить, что жизнь не удалась, да и свалил бы в пятидесятые в какие-нибудь Европы или Австралии.

– Так тебя там и заждались.

– Э…, отмахнулся я, – вполне можно было. Ты просто не в курсе. Это у евреев с отъездом проблемы, а к разным славянам, пострадавшим от коммунистов после 49 г совсем по-другому относились. Многие смотались. Ты Яна-поляка знал?

Он отрицательно помотал головой.

– В 1950 г уехал во Францию. А ведь уже капитана имел. Не прижился.

– Ладно, – доставая очередную сигарету, сказал он.

– Слушай, ты только что одну погасил, имей совесть – открой окно.

– Допустим, оно все так, – невозмутимо продолжил Ицхак и, слегка повернувшись, не вставая, толкнул раму. В окно ворвался свежий ветер. У нас с этой стороны всегда вечером дует.

– Почему уход в разведку для тебя – не другая жизнь?

– А это та же дорога. Я мог дослужиться до командующего округа, а мог до кресла Исера, все равно – это обычный люфт на дороге. Немного туда, немного сюда – направление одно.

– Так, так, – с интересом сказал он. – Исер уходит?

Я прислушался к своим ощущениям. Похоже, я уже лишнее болтаю. С дороги, что ли, так развезло? Во Францию, обратно, там совещание, здесь совещание. Не пожрал толком, и ночь не спал. Пора бутылку назад в холодильник и в кровать.

– Уходит, – мысленно попросив прощение у военной полиции и цензуры, ответил я. – Только не болтай раньше времени.

– Да за кого ты меня принимаешь? – возмущенно воскликнул Ицхак, – Чтобы я? Да никогда! Зачем мне проблемы с обидчивыми генералами, которые генерал-майоры? И что, – с интересом спросил он. – Есть шанс?

– Такой минимальный, что мне его не видно. Никогда не надеялся стать начальником Генерального Штаба, руководителем разведки и премьер-министром. Всему есть пределы, тем более в наше время. До своего потолка – заместителя – я уже дорос, и без меня все равно мало что решается. Вот генерала в утешение дали. Поэтому и паршиво. Непонятно, что дальше будет. Новый начальник – новые условия, новые порядки. Уходить – глупо, оставаться – тупик.