Другая Вера

Укладка ей не требовалась: вымыть, расчесать – все! Спасибо родителям и природе.

Глаза и губы были накрашены. Вера Андреевна брызнулась любимыми духами, чуть растерла их ребром ладони, вдела в уши серьги с изумрудами, конечно же, подаренные мужем. К ним же кольцо с камнем в три карата. Не без усилия застегнула на полноватом запястье браслет – те же изумруды, чередующиеся с бриллиантами. И последнее – широкая, плоская цепочка-колье с крупным каплевидным камнем посередине.

– Иду! – крикнула она мужу, влезая в узкие черные лодочки.

О господи. Сейчас бы кроссовки или на крайний случай балетки. Но как же, нельзя. И про ее варикоз никто не должен знать, уж тем более муж.

Выйдя в коридор, Вера Андреевна нахмурилась.

– Гена! Ты где?

Раздраженный голос мужа прозвучал с первого этажа:

– Здесь, Вера, здесь!

Геннадий Павлович, в нескрываемом раздражении, стоял у входной двери. Но, увидев Веру Андреевну, медленно спускающуюся по лестнице, остолбенел.

Он смотрел на нее во все глаза, и казалось, что видел впервые.

– Веруша, – наконец произнес он тихим и хриплым от волнения голосом, – ну что же ты, дорогая!

Вера Андреевна усмехнулась:

– Да иду Гена, иду! Ну да, закопалась. Женщина ведь, а не солдат срочной службы.

И Геннадий Павлович молча кивнул.

Садясь в машину, Вера Андреевна попыталась скрыть довольную усмешку. А все-таки огромное счастье и везение – производить такое впечатление на собственного мужа!

Геннадий Павлович сел рядом с ней, проигнорировав свое законное пассажирское место рядом с водителем. Ему всегда хотелось быть ближе к жене – тактильные ощущения самые острые.

Он взял ее за руку, и она уловила его волнение и трепет. Снова про себя усмехнулась: «Вот так. Вот вам и почти тридцать лет семейной жизни. А вы говорите – усталость, раздражение и взаимные претензии. Зависимость? Да, безусловно. Но еще и любовь. Любовь, не сомневайтесь».

Сама Вера Андреевна Стрельцова в этом не сомневалась. Ни на минуту.

Счастье, конечно.

Дорога была забита – суббота. До места назначения навигатор показывал полтора часа езды. Опаздывали. Геннадий Павлович позвонил сыну:

– Вадик, прости, брат. На полчаса точно задержимся. Да, не правы. Но дела, сын, извини! Надо было срочно посмотреть немецкий контракт. Это ж фрицы, не китайцы, ждать не любят, сам знаешь! Не нервничай, сын! Все сделаем в лучшем виде. Да и наверняка гости припоздают – никому пробки не избежать. Все, все, не нервничай! Большой привет Лидочке!

«Лидочке», – хмыкнула Вера, но комментировать не стала, не время для комментариев. И с благодарностью посмотрела на мужа: всю вину, как всегда, взял на себя. Мужик. И вправду, нечего нервничать, уже ничего не исправить. Будет как будет. И точно опоздавших будет немало. Субботняя Москва едет за город.

Вера немного успокоилась, поудобнее уселась на сиденье и глянула на мужа – Геннадий Павлович открыл ноутбук и погрузился в работу. Она облегченно выдохнула и отвернулась к окну.

* * *

Вера Боженко родилась в Подмосковье, в Малаховке, в собственном доме, в большой и дружной семье. И детство ее было очень счастливым. Дом, а точнее старая дача, принадлежал ее деду. Не кровному – про кровного бабушка говорить не любила, и повзрослевшая Вера узнала, что кровный дед пил, гулял, а потом и вовсе оставил жену с младенцем. Но баба Лара часто говорила, что это и есть ее большое счастье – не ушел бы, не освободилась бы она от него, так и мучилась бы всю оставшуюся жизнь.

Лара уже ни на что не надеялась – какое! Война, сплошное горькое вдовство, нищета, голод, болезни. Она была тощая, страшная, почерневшая от бед и забот. Да еще и с довеском, с дочкой. Думала об одном – выстоять, прокормиться, поднять на ноги Инночку. Но жизнь распорядилась иначе.

В сорок четвертом Лара с дочкой вернулись из эвакуации, из казахского совхоза «Чигелек» Жарминского района, истощенные, измученные, вымотанные долгой дорогой. У тридцатилетней Лары почти не осталось зубов. «Да и черт с ними, – думала она, – все равно жевать нечего». Не о зубах надо было думать и не о нарядах. А о том, как выживать.

По совету знакомой Лара ездила по Подмосковью, перед глазами мелькали станции: Удельная, Томилино, Малаховка, Ильинская, Кратово, Перловка, Валентиновка. Она искала работу с жильем, понимая, что в городе, на предприятии, долго не выдержит. Стучала во все калитки, мечтала наняться прислугой или нянечкой для ребенка. Да и дочке ее, с тяжелым рахитом, с угрозой туберкулеза, которого после войны было полно, требовались свежий воздух и нормальное питание. Спала в поезде, между станциями, вечерами падала с ног.

Однажды – а этот день она запомнила навсегда – Лара присела на лавочку на платформе в ожидании поезда. Присела – и, конечно, уснула. Проснулась оттого, что кто-то треплет ее по плечу.

Рядом сидела немолодая, красивая, полная женщина в ярком цветастом шелковом платье, с густо накрашенными губами.

– Выспались? – спросила она. – Три поезда пропустили. А будить я вас не решилась. Вижу, смертельно устали.