Другая Вера

Тетя Нина была огненно-рыжей, синеглазой, высокой, белокожей, с россыпью густых ярких веснушек на лице и плечах. Тяжелые Нинины волосы золотистой рекой бежали по спине, сверкали и переливались. Чудо как хороша была тетя Нина! Просто золотая принцесса. Казалось, что вся она искрится ярким солнечным светом. Золотая Нина – так ее называли.

– С тобой, Нинок, и люстры не надо, – шутил дед, когда мамина любимая подружка приезжала в Малаховку.

И еще тетя Нина была огневой, веселой, заводной и смешливой, без конца хохотала, рассказывая забавные истории. С ней было легко, весело и интересно. И была она лучшей маминой подругой еще со школы, семь лет за одной партой.

И вдруг тетя Нина исчезла. На Верин вопрос, куда, взрослые сухо отвечали: «Уехала в другой город».

– Вышла замуж? – уточнила девочка.

– Да я откуда знаю? – разозлилась бабушка. – Что мне до этой твоей Нинки, прости господи! Своих дел хватает.

– А раньше ты ее любила, – обиделась за Золотую Нину Верочка.

– Любила, разлюбила… Да и вообще отстань, Вера! Видишь, тесто отказывается подходить, а ты мне голову морочишь!

– Странно, – повторила Верочка. – Она ведь такая красивая, а мужа нет. Если она вышла замуж, это здорово, правда?

Бабушка вздрогнула, громко шлепнула об стол комом теста и вышла из кухни.

Как оказалось, шуры-муры – бабушкины слова – лучшая подруга и неверный муж завели сто лет назад, когда мама еще была беременна Верочкой.

Когда Вера узнала правду, отплакав три дня, поставила жесткое условие: папу видеть она не желает. Точка. И на все мамины уговоры: «Это твой родной отец, и ты тут вообще ни при чем», – упрямо мотала головой: «Нет – и все. Пусть рожают с этой и нянчатся там!»

Маму было жалко до слез, у Веры сердце болело при виде ее. Тоненькая, похудевшая и бледная мама, тростиночка, девочка. И пережить такое предательство! «Этой гадине» Верочка желала одного – смерти. Да, да, именно смерти, и никак не меньше! «Пусть сдохнет и горит в аду» – этим словам Веру научила подружка Тамарка, местная, малаховская жительница, дочка известной на всю Малаховку торговки квасом тети Зины.

Сидела Зинаеда, как называли ее местные алкаши, на специально сколоченном ящике у желтой бочки, в белом халате и в валенках – Зинаеда страдала ногами, были они синими, распухшими, страшными. Сидела и покрикивала на покупателей.

Летом, в жару, хвост из страждущих был бесконечен – бидоны, кастрюли, бутылки. Очередь волновалась, что кваса не хватит. Работа была сезонная, летняя. А зимой и осенью Зинаеда отдыхала, сидела дома и вязала шапочки на продажу. Шапочки продавала рыночная нищенка Зоська, тощая и насквозь пропитая. Верочка Зоську боялась.

Вообще-то на базар Верочке бегать не позволялось, место неспокойное, «уголовное», по словам бабушки. Одна она и не бегала – было и вправду страшновато, – а вот с Тамаркой запросто! Во-первых, Тамарка была самой смелой и ничего не боялась, а во-вторых, на рынке Тамарка, конечно, была своей.

Ее все знали и все угощали – и мороженым, и семечками, и пирожками, и подкисшими фруктами. Не жизнь – красота! Только вот обедать после этого не хотелось. Но Вера ела, давилась, но ела – а то бабушка все просечет. Тамарка просвещала наивную Веру – уж она-то знала все! И про материных любовников, и про всех рыночных – кто с кем спит и как зарабатывает.

Все это было безумно интересно, гораздо интереснее, чем жизнь в дедушкином доме. Какие там разговоры? Что приготовить Зойке на обед, бабушкино ворчание по поводу Зойкиной «вечной халтуры»: погладила плохо, пыль под кроватями оставила, борщ перекипел. Ну и про дедушкиных пациентов: «Атанасян капризничает, все ему не так, треплет нервы. Цурило жмот и торгуется за каждую копейку. Афанасьева рыдает и орет, что ей больно, определенно психическая».

Веру заставляли читать, писать в прописи, заниматься арифметикой и музыкой. Занудные гаммы и этюды Черни и Гедике Верочка ненавидела. А за калиткой была жизнь – Тонька-семечница набила морду конкурентке Пашке, Ашот обрюхатил глухонемую уборщицу Шурку, Гиви Леванович похоронил жену и ищет невесту.

На базаре было вкусно, шумно, интересно и увлекательно – там пахло жизнью.

Тамарка с Зинаедой жили в общаге в крохотной комнатке с диваном и раскладушкой, где с трудом помещались еще колченогий стол и два стула.

По большому секрету Томка рассказала подруге: «Деньги у нас есть, просто мамка копит. На дом копит, на собственный. Вот как накопим – купим большой, с удобствами, в три комнаты. Или четыре, не хуже вашего. Тогда пусть мамка и замуж выходит».

Вера слушала и кивала.

В день Вериного одиннадцатилетия мама приехала с новым мужем. Так и сказала:

– Знакомься, Верочка. Это мой муж, Владислав Петрович.

Владислав Петрович был высоким, худым и очень похожим на лыжную палку. Короткий ежик серых волос, серые глаза, серое лицо, на котором все как будто слилось. И еще у него были потные ладони, которые он вытирал о штанину.

Бабушка радостно приняла нового зятя: сразу видно – приличный человек. Дедушка вздыхал и, кажется, сомневался: