Другая Вера

Лара молча кивнула и посмотрела на станционные часы – ого, половина восьмого. За дочку не волновалась, Инночка была под присмотром.

– Спасибо, что разбудили, – поблагодарила Лара. – А когда будет следующий?

Незнакомка пожала плечом и закурила папиросу.

– Не знаю. Я брата встречаю.

Не ее пышной и яркой красоте удивилась Лара. Не шелковому роскошному платью, не босоножкам на ремешках и каблучке – глянув на них, Лара горько вздохнула. Сама она ходила в опорках – тряпичных тапках на картонной подошве – и больше всего боялась дождей, зная, что все это расклеится и точно развалится. Больше всего она удивилась зубам случайной знакомой. Зубы у той были роскошными, ровными, белоснежными. Но главное – они были!

– Раиса, – представилась женщина.

Словом, разговорились. Лара рассказывала ей про себя, Раиса молча раскуривала одну за другой папиросы.

– Всем досталось, – в конце концов нарушила молчание она. – Я вот мужа потеряла и сына. Хорошо, брат остался! Живым вернулся. Хоть инвалидом, без ноги, а живым. Вот и коротаем мы с ним вдвоем. Женить все его хочу, а никак! Жена его с дочкой пропали на Украине, в начале июня сорок первого. Давка сам их отвез к родне, подкормиться: фрукты, парное молоко, речка под боком. А чем кончилось, сами понимаете. Никого не осталось, всех в яму.

Лара кивнула:

– Проклятая война.

– Да, всем досталось, – задумчиво проговорила Раиса. – Но мы, слава богу, живые! И значит, будем жить. Верно?

А поезда все не было. Наступил поздний вечер, стало зябко.

– А знаете что, – вдруг сказала Раиса, – пойдемте ко мне, к нам! Здесь недалеко, пять минут. Поужинаем, переночуете и поедете в свою Москву. Дочка же у вас на пятидневке ведь, верно?

Лара нерешительно посмотрела на нее.

– А завтра, – продолжила Раиса, – я, кажется, знаю, куда вас устроить. В детский санаторий нянечкой. И дочку свою заберете, и будете сыты, и крыша над головой! Главврач там моя подруга старинная, с детства. Наши семьи дружили. Все, решено!

Небольшой и уютный дом показался Ларе дворцом – закрытая веранда, на которой они ужинали чаем и хлебом с сыром, внизу три спаленки, кухня, второй этаж. И главное – участок! Ах, как дышалось среди сосен и елей! Как веяло свежестью!

Допив чай, Раиса скомандовала:

– А теперь спать! Братца моего мы точно уже не дождемся, это понятно. Опять застрял у какой-нибудь бабы! Нет, Давка не ходок, совсем нет. Просто так утешается.

Как спалось в маленькой спаленке с открытым окном! Какие запахи приносил ветерок, колышущий легкие занавески!

Лара давно так не спала. И впервые проснулась счастливая. Отчего – сама не понимала. Ведь столько проблем, а решения все нет.

Быстро встала, оделась, умылась. Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, на цыпочках, вышла из комнаты и пошла на веранду. Открыла дверь и замерла.

За большим овальным столом сидел грузный, седоватый и интересный мужчина, похожий на Раису как две капли воды.

«Гулящий брат», – догадалась Лара и от смущения встала как вкопанная.

Мужчина рассматривал ее внимательно, с интересом.

Сбиваясь от смущения, она неловко пыталась объяснить ему свое пребывание в их доме.

Он перебил ее сбивчивое объяснение:

– Да понял я, понял. Какая разница, как вы попали сюда? Идите за стол завтракать.

И Лара, окончательно смутившись, осторожно присела на краешек стула.

«Что он нашел тогда во мне? – миллионы раз думала она позже. – В тощей, зачуханной, почти беззубой оборванке? Что смог разглядеть? Непонятно. Наверняка у него, такого красавца, были небедные и красивые любовницы».

Через полтора месяца – всего-то! – Лара вместе с дочкой переехали в Малаховку. Навсегда. К мужу и, как оказалось, отцу ее дочери, пусть и не кровному, но настоящему.

В то же лето Лара стала обладательницей красивых зубов – не хуже, чем у золовки Раисы. И прожила со своим Давкой счастливую жизнь. До поры.

* * *

Дава, Давид Григорьевич Сорин, был стоматологом, точнее дантистом, как называла его жена, Верина бабушка Лара. У него имелся свой кабинет.

Дача была двухэтажной, бревенчатой, теплой и светлой. Три комнаты внизу – спальня деда и бабушки, столовая и дедов кабинет. Сбоку, при входе, кухня. Там же и ванная комната с ванной и туалетом и маленькая кладовочка для припасов. Дед обожал припасы и схроны, советской власти он не верил и всегда ждал от нее подвоха.

На втором этаже – три комнаты, точнее комнатки: спальня Вериных родителей, мамы Инули и папы Андрюши, ее детская и комната прислуги.

Тетку Раису, вернее двоюродную бабушку, Вера не помнила – та умерла еще до ее рождения, утонула в неглубоком, заросшем малаховском пруду, где тонули только пьяные подростки. Бабушка утверждала, что Рая покончила с собой. А дед не верил, утверждал, что это случайность. Так или иначе, правды никто не знал, но Раисин портрет всегда висел на стене в столовой, бабушка его никогда не снимала и каждое утро здоровалась с ним, протирая его влажной тряпочкой. И на кладбище к Раечке ходила в любую погоду. Всегда говорила:

– Если бы не Раечка, где бы мы сейчас были?