Другая женщина

Чембарцев постоял, потом тяжко вздохнул и подошел к большому панорамному окну – оперся руками о толстое стекло и взглянул вниз – увидел, как выходит Ирина, останавливается, оглядывается, смотрит… Снова вздохнул: жаль. Хорошая девочка. А глаза какие! Всю душу в них видно. Как она его ненавидела сначала! А потом – пожалела. Он усмехнулся – это его-то! Да, настоящая. С ней можно было бы разговаривать. Да, собственно, ничего ему больше и не надо – в его-то возрасте, когда о душе пора думать, а не о… А не о девочках. Да и есть ли у него душа-то? Чембарцев давно не размышлял ни о чем таком, а тут вдруг понесло: рай, ад, душа… любовь. Это она разбередила, Ирина, черт бы ее побрал совсем! Ну надо же, приперлась: это вы моего мужа убили? Господи, и как она будет дальше жить, юродивая!

Тогда, на свадьбе Арсена, куда он специально пришел, чтобы посмотреть, как будут дергаться его куколки, Ирина ему не понравилась: еще одна куколка – фарфоровая, кружевная, бледная, с испуганными глазами и извиняющейся улыбкой. И просто обмирала от поцелуев Арсена, себя не помнила, – Чембарцев покосился на Илону, та ему улыбнулась, немного криво, но улыбнулась, а рука ее так напряженно сжимала ножку бокала, что костяшки побелели. И ночью была необычайно нежна с ним – не иначе, представляла себе первую брачную ночь своего Арсена. А Чембарцев веселился втихаря. На похоронах Ирина была совсем другая, с пустыми глазами, потом в обморок упала. Чембарцев видел, как она рассеянно приняла чек от помощника, скомкала – сейчас выкинет, подумал он. Но подскочила – как ее? – Тереза! и выхватила чек.

А Илона – молодец, даже зауважал: ни слезинки, ни звука! Только потом, в машине, попросила: «Можно, я к маме сейчас поеду? А то она что-то неважно себя чувствует в последнее время». Ну, поезжай. И что-то все веселье его разом кончилось – пустота, одиночество, словечка сказать некому. Илона уехала в Испанию, он не возражал – пусть ее! Теперь все равно. Теперь и отпустил бы, и денег дал. Но не заикалась. Наследства ждала? Ну, жди-жди.

А поговорить хотелось. Просто поговорить, как люди разговаривают! И не с кем. Он давно отошел от дел – так, присматривал, держал фасон. Вдруг оказалось полно свободного времени, которое не на что было особенно тратить. Друзей у Чембарцева не осталось – да и какие такие друзья! Он был самым старым из тех, кто поднялся в лихие девяностые. Самый старый, самый осторожный, самый живучий. Самый одинокий. Всю жизнь прожил волком-одиночкой, ни к кому душой не прикипал. После Валечки.

Валечка…

Как всегда, при мысли о ней защемило сердце. И ведь не красавица совсем: такая пигалица была! И нисколько его не боялась, даром что маленькая. Командовала, вертела им, как хотела. А он только радовался: после детдома, после общаги – пусть всего-то комната в коммуналке, но свое гнездо! А жили весело, хоть и бедно. Валечка хотела, чтоб он в институт поступил: ты умный, способный, всего добьешься, инженером станешь! Как увидел в первый раз – ямочки, локоточки, коленочки, платьице в цветочек, – так и зацепила она Ваньку, так и забрала его жизнь в свои маленькие ручки! А потом – выпустила. И покатился он колобком недопеченным – и от дедушки ушел, и от бабушки ушел, и от лисы, и от волка с медведем, а зайцев – тех сам лопал по дороге за милую душу.

После Валечки он долго не женился, лет пятнадцать. Потом выбрал кого ни попадя, через три года еле развелся. Дочерей-погодков толком и не видел, не хотят знаться, а там ведь еще и двое внуков. Решил плюнуть на это дело – на семью. Что, баб нет, что ли? Были б деньги. А деньги были. Потом появилась Наталья. И как-то вдруг… подружился, что ли, с ней? Идиотское слово, но другого подобрать не мог. Классический случай – секретаршей у него была. Никогда не брал в секретарши молодых длинноногих. Средних лет, все прилично. А длинноногие в другом месте найдутся. Наталья тоже, правда, была длинноногая, хотя и не молодая. Всего-то на 15 лет его младше. Стройная, красивая – для своего возраста, конечно. Очень спокойная, разумная, все понимала. И поговорить с ней можно было – так и договорился до женитьбы. Наталья даже засмеялась, когда предложил:

– Что это вы, Иван Петрович?

– А что?

– Совсем одиноко, да? – Подошла, заглянула в глаза, он обнял ее, вздохнул. Наталья его по щеке погладила: – Бедный Ваня…

Сейчас он иногда скучал по Наталье, звонил, опять говорили, как прежде. Особенной любви между ними не было, но… дружили. Да и расстались, в общем, друзьями. Ничего, привык. Нет бы и жил дальше один! Надо же было ему эту Илону – кошку драную, сучку подзаборную! – подобрать. Точно говорят – бес в ребро.

А теперь вон что вышло…

Любовь, ты ж понимаешь! Душа! Душа надобна, да… А все она виновата, рассердился Чембарцев, Ирина! И подумал: а ведь ей можно было бы рассказать. Эта поняла бы, пожалуй. То, что никому не рассказывал, никогда. Даже сыну…