– Ну-у, – протянула Ирина, пожалуй, немного кокетливо, – в красоте-то меня никак нельзя упрекнуть.
– Я не очень в этом разбираюсь. Я смотрю и вижу: если лицо мне нравится, значит, красивое. А если человек нравится, значит, и лицо… – он замолчал и совсем смутил Ирину своим долгим взглядом. Но тут пришло спасение.
Спасение имело боевой вид, яркие губы, длинные волосы и длиннущие ноги, едва прикрытые короткой юбкой.
– Ну вот, так и знала, – звонким голосом объявило оно. – Чего это, думаю, он все читает и в библиотеку таскается? Ясное дело, новую бабу увидел. Вы, гражданка, зачем к нам приехали? Чтобы мужиков наших приваживать?! А мы тут тоже не лыком шитые, умеем за себя постоять. Да я ж тебе все патлы выдеру, – перешла она на визг. – Ты мне навеки забудешь, как се́мью разбивать! А ну давай отсюда, – ухватилась она за рукав Бригадира. – Иди домой, и чтоб ноги твоей здесь больше не было.
– Ну, ну, Настя, ты потише. Притормози. Давай-ка за дверь. Я сейчас приду.
– Со мной пойдешь.
– Уходи, я сказал, – рыкнул Бригадир. – Быстро давай, жди за дверью. Мне рассчитаться надо, книгу сдать.
– Ишь, и букет припер, всю клумбу разорил, – уходя, проворчала Настя.
Ирина сидела молча, не двигаясь, как в столбняке, и чувствовала, что лицо ее покрывается красными пятнами.
– Не расстраивайтесь, Ирина Викторовна, и не обижайтесь. Здесь деревня, всякое случается. Вот книга моя, сдаю, и карточку мою можете порвать. Не приду больше, Настя не велит, – он засмеялся, шучу, мол, я. – А вообще-то правильно. Самое время было ей вмешаться, очень уж вы мне нравитесь. Так что до новых случайных встреч на территории деревни Ключи. Пойду Настю учить культурному поведению.
Ирина возвратилась домой в приподнятом настроении. Подумать только, деревенский адюльтер! И она в главной роли. Это неслыханно! Она купила бутылку вина и, поминая добрым словом заботливую Матрену, нарезала огурцы, помидоры, лук, поджарила яичницу. Ирина глотала желтые шарики яичницы целиком, хрустела огурцом и попивала неизвестного происхождения вино, по случаю отсутствия рюмок налитое в граненый стакан. Она пила вино, постепенно хмелела и сочиняла сказку про себя. А что если в самом деле завести роман с этим симпатичным Бригадиром, наплевав на строгий запрет и смехотворные угрозы очаровательной длинноногой Насти? Прятаться в кустах, сараях или за деревенской околицей, таинственно подмигивать друг другу на виду у деревни и перекидываться парой поспешных слов по поводу будущего свидания. И страстно ждать новых встреч с постоянной угрозой разоблачения, от которого страсть только крепчает и ярчает.
Господи, у нее никогда не было романов! Двадцать лет она любила своего мужа Володю, но не могла припомнить ни томных вечеров наедине, ни случайных поцелуев (просто так, на бегу, от избытка чувств), ни таинственных взглядов, намекающих на предстоящую ночь. И теперь она никак не могла припомнить даже его лица, как будто вместо человека осталось только имя. Этого нельзя было допустить. Ирина достала конверт с фотографиями: она увидит и вспомнит – но вспомнила только о том, что там есть фотографии детей, которые она пока рассматривать не может. Ну хорошо, потом. Да и какая сейчас разница, как выглядит ее бывший муж, ее первый, единственный, случайный мужчина? Главное, ей было достаточно такой любви, она не искала другой, она жила, как «убивец» Пахомыч, в многолетнем плену, с той только разницей, что плен был добровольным. Неужели ей было нужно так мало?! Неужели ни один из встречавшихся по жизни мужчин не поразил ее воображение, не вызвал желания испытать новое, острое чувство? Не поразил, потому что она не смотрела, не искала. Может быть, поэтому у нее никогда не было поклонников. Нет, Бригадир неправ, она вовсе не красивая женщина, но есть же в ней какое-то обаяние, и привлекательность, и миловидность. И ни одного поклонника. Хотя нет, стоп! Два поклонника были, два за двадцать лет, потому они хорошо запомнились.