Другая женщина

– Нет, не в горы. – серьезно ответил он. – В Америку, к сыну. Здесь меня, пожалуй, ничто уже не держит. Разве что вот это… – он широким жестом обвел руками библиотечный зал и остановил движение руки перед Ириной. – Да, этого мне будет не хватать. К сожалению, не мы владеем своими чувствами, а они нами… Видите ли, я с удовольствием пригласил бы вас в театр или в ресторан – но не смею.

– Такое мероприятие вряд ли возможно.

– Да, конечно. А вы знаете, что я понял? Безответная любовь иногда прекраснее, чем взаимная. Она глубже. Так что позвольте поцеловать вашу руку. И поеду в Америку, которая ждет меня с нетерпением. Собственно, меня там только и не хватает.

Черт возьми! Он тоже сказал тогда «не смею». И этот симпатичный Бригадир, по сути дела, не посмел. Почему, почему? Да потому, что на лбу у Ирины крупными буквами написано: ПРАВЕДНИЦА. Ну и что?! А ты посмей, если мужик. Посмей, не трусь, будь настойчивым. А если не смеешь, так и сиди дома со своей длинноногой Настей, учи ее уму-разуму.

Может, и не Володя подавил когда-то ее чувства, может, вовсе не праведность оградила ее от влюбленностей и страстей. Она не встречала мужчины, вот в чем дело. Хотя… Один, кажется, есть. Один, который не скажет: я не смею. Один, в которого она может влюбиться. Которого, если надо будет, она может… Соблазнить? Ха-ха-ха! Почему нет? Тарас Семенович Колесниченко…

По календарю наступил август, но лето не уходило, хоть его и предупреждали. Желтые предупреждающие записки осени торчали там и сям в еще зеленых пышных кронах деревьев, иван-чай вдоль улиц погасил свои огненные свечи и дымился как предвестник приближающегося пожара; разноцветные астры и гладиолусы цвели с безумной яркостью, как в последний раз. Но дни стояли жаркие, томные, и только к вечеру небо и земля обретали тихую прохладу спокойной и мудрой старости. Иногда шли дожди, но не затяжные, по-петербургски унылые, а стремительные, похожие на июльские, выдворяемые с территории по-прежнему жарким солнцем. Только лужи на дорогах высыхали медленнее.

У Ирины прибавилось работы: приходили школьники с листками слежавшейся бумаги, где все лето томились списки рекомендованных к прочтению во время каникул книг. Никто, ясное дело, ничего не читал, теперь наиболее ответственные кое-как пытались образумиться. Потом привезли школьные учебники, и для Ирины опять наступила пора учета, распределения и штемпелевания. Некоторые учебники она из любопытства просматривала и удивлялась, иногда весело, порой грустно. Особенно занимательными оказались учебники литературы с их замысловато сформулированными заданиями, которые порой трудно было понять не только школьнику, но и взрослому. Но и поняв смысл, иногда трудно было согласиться с сутью задания. Почему, например, школьника спрашивали, кто из двух героев положительный, а кто отрицательный: чудище о трех головах или добрый молодец? Почему глухонемого Герасима называли «человеком с ограниченными возможностями»? Почему в стихотворении Есенина о собаке и ее щенках вместо слова «сука» напечатано слово «самка», полностью уничтожающее и без того неважнецкую рифму?

Впрочем, для подробного вычитывания учебников у нее не было времени, да и ни к чему – кто она, в конце концов, такая? Наверху виднее, чему и как надо учить будущих строителей… фу ты, Господи, не коммунизма, конечно, а чего-то другого. Зато Ирина к этому времени уже изучила все имеющиеся в библиотеке шедевры современной прозы и стихов и знала, что рекомендовать будущим читателям, которые, она надеялась, появятся зимой, подгоняемые холодом и скукой. Она уходила с работы усталая, прихватив какую-нибудь любимую старую книгу, ужинала и усаживалась с книгой на крыльце, наслаждаясь мягким августовским теплом.

Однажды ее увидел с дороги проходящий мимо Колесниченко.

– Добрый вечер, Ирина Викторовна, с хорошей вас погодой! – крикнул он и направился в ее сторону, к крыльцу. – Что-то я вас давно не видел.

– Учебники привезли, вот и вожусь с ними.

– А-а, привезли, значит, а то я уж хотел звонить, напоминать. Ну как? Всем хватит?

– Всем хватит, я как раз сегодня закончила.

– Ну молодцом, – он присел рядом на крыльцо. – А что читаете?

– Достоевский, «Записки из Мертвого дома».

– Судя по названию, невеселое произведение. Надо и мне почитать, совсем серым стал. Это наша книга, библиотечная?

– Да, у нас много замечательных книг, вот бы читателей побольше. А то я одна читательница пока.

– Бабки наши уже приметили вас на крылечке. Всё читает, говорят, читает, уж не ворует ли?

– Да что вы такое говорите?!

– А вы как думали? У нас сплетня – главный вид устного народного творчества. Охота почесать языки. Но в целом это безобидно, можно даже посчитать деревенским юмором.

– Но такое обвинение…

– Да бросьте. Никто так не думает. А я вам для того рассказал, чтобы вы были в курсе. Услышите подобное – плюньте и разотрите, простите за грубость. Короче говоря, не обращайте внимания.

– Может, мне лучше не читать на виду у всей деревни? Забраться в комнату, шторы опустить и дверь держать на замке?