Другая женщина

– Я насчет дров… В котельную клуба привезли уголь на зиму, а говорят, зимой здесь холодно, тепла от котельной не хватает. Потому поставили внутри помещения печки. Ну вы знаете, что я вам рассказываю! Так вот. Теперь завозят дрова для печек. И вот смотрю я: вечером привезли, свалили у сарая, а утром сарай еще пустой, а дров чуть не вполовину меньше. Я подумала: ошиблась, глазомер, мол, плохой, хотя он у меня хороший. На следующий день опять привозят дрова, а наутро половина полешек разбежалась. Уж не воруют ли? Может, мне последить, я часто задерживаюсь в библиотеке. Что ж это такое?! Зимой промерзнем до костей.

Тарас Семенович поднял наконец глаза от творения городских контролерш и посмотрел на Ирину пристально и серьезно.

– Нет, дорогая моя Ирина Викторовна, следить вам, конечно, не надо, вы у нас библиотекарь, а не сыщик. Но сигнал ваш очень своевременный. Мы уж тут сами проследим, а вы работайте спокойно и ни о чем плохом не думайте. Прижились у нас? Привыкли?

– Почти, – односложно ответила Ирина, вставая.

Она вышла на улицу и сразу почувствовала, что в Ключи пришла все-таки осень. Все ее приметы: сутулость неба, одиночество обнищавших деревьев, тихое сплетничание листьев – слились в ощущение неприятного душевного холода. Он понял? Нет, он не понял, он только предположил. Он предположил, что Ирина что-то знает, испугался и насторожился, видно было по лицу.

Правильно, правильно. Он почувствовал опасность, потому что она ведь болтала не на пустом месте, она действительно знала, и это так же точно, как то, что наступила осень, и как то, что отныне и навеки Тарас Семенович Колесниченко перестал быть героем ее романа…

Получилось случайно. Однажды Ирина надолго задержалась в библиотеке, разглядывая новые школьные учебники. Домой она обычно не торопилась, любила сидеть одна среди книг при неярком свете настольной лампы и задернутых шторах на окнах. Какой-то шорох во дворе привлек ее внимание, она отогнула угол шторы, пригляделась. В темноте двора при робком свете карманного фонарика обнаружились двое суетливых мужчин, укладывающих поленья в ручную тележку. Одного из них Ирина разглядела и узнала: беспутный сынок главы местной администрации, пьяница, драчун и бездельник, который нигде не работал и которому, стало быть, не полагались бюджетные дрова.

«Ничего себе аттракцион!» – подумала Ирина и, не вполне доверяя своему зрению в темноте, тихонько пошла по полутемной улице вслед за нервным светом фонарика. Ну конечно, они остановились у дома сынка, соседствующего с хоромами Главы, и приступили к бесшумной разгрузке. Только один раз кто-то прикрикнул на тружеников, не туда, мол, кладете. Голос был до боли знакомый и принадлежал лично Тарасу Семеновичу, выполнявшему, по-видимому, и здесь функции руководителя.

Вот что имела предъявить Ирина любезному Тарасу Семеновичу в отместку за его подлость. Можно было, конечно, возмущаться, обличать, демонстрируя себя борцом против расхищения народного имущества. Это было бы правильно. Однако случайно мелькнувшая в ее голове странная мысль о преимуществах волнистой линии перед прямой была, может быть, не совсем верной, но привлекательной. Зачем ссориться с начальством? Это вредно. С начальством надо дружить. Но намекнуть, припугнуть… Месть? Ну да, месть. Но не только. Можно извлечь для себя некую пользу: боится – значит, будет стараться услужить, помогать, поддерживать, а то… Кажется, это называется шантажом. Или чем-то вроде. Очень полезная вещь – шантаж, особенно мягкий, нежный, завернутый, как ядовитая конфета, в тонкую фольгу лицемерия. Надо только немного оглохнуть, чтобы не слышать криков, нытья и писка совести.

Ирина резко остановилась и замерла. Это она? Это ее мысли, ее поступки? Когда же это в ее привычном теле поселилось новое, чуждое содержание – как будто в старый, надежный и смирный автомобиль поставили другой двигатель – с бешеной скоростью, зверским нравом и угрозой безопасности движения?

Ее охватила ярость. Бежать, бежать, что-то делать, усмирить себя. Вернуть себя. Вернуть или не надо?