Другая женщина

– Кажется, вчера, – ответил он. – Майк предложил выпить, а все остальные просто присоседились. Это вроде ритуала. Типа инициации.

Я отлично знала про эту традицию и совершенно не понимала, почему он пытался как-то оправдываться – даже не передо мной, а перед собой. Я буквально ощетинилась. И не потому, что он собирался пойти посидеть с друзьями, а потому, что ушел из-за этого в глухую оборону. Он явно чувствовал себя виноватым, но пытался свалить вину на меня, представив себя положительным героем, а меня – злодейкой.

– Ну и отлично, – произнесла я равнодушным тоном. – Только постарайся не очень задерживаться. Мне не помешает кое-какая помощь, надо ведь подготовиться к приезду твоей мамы.

Но была уже полночь, а он все не возвращался. Я решила, что в такое время вполне разумно будет все-таки позвонить ему. Поппи никак не хотела угомониться. Я разрывалась между кормлением, укачиванием и купанием, времени на что-нибудь еще у меня не оставалось.

– Я перезвоню, – невнятно выговорил он, ответив на четвертом гудке. На заднем плане слышалась разноголосая болтовня, звон бокалов, грохот музыки.

– Адам?

Но он уже разъединился.

Прошло десять минут, но он так со мной и не связался. Пришлось снова звонить ему самой.

– Ну. – Вот и все, что он сумел из себя выдавить. Теперь вокруг него было потише, и я слышала, как его дыхание время от времени пресекается, словно он что-то втягивает в себя и потом выдыхает.

– Адам?

– Да, – нетерпеливо бросил он, словно куда-то торопился. – Что такое?

Я изо всех сил пыталась сохранять хладнокровие, хотя Поппи надрывалась, и моему мозгу, с недавних пор включившему материнский режим, лишь с огромным трудом удавалось как-то укладывать все происходящее в должную перспективу.

– Просто хотела узнать, долго ли ты еще, – пояснила я.

– Зачем? Я что-то пропускаю? – осведомился он.

Я заставила себя дышать глубоко и ровно.

– Нет, я просто хотела понять, ложиться мне или нет.

– Ты что же, притомилась? – По его тону я чувствовала, что он пытается острить.

– Да, совершенно вымоталась.

– Так чего же ты ждешь?

– Ладно, проехали. – Терпение мое истощалось. – Делай как знаешь, черт побери.

– Спасибо, так и сделаю.

Вот какие слова я успела услышать, прежде чем разъединиться.

Конечно, я могла бы закатить ему истерику, но он слишком набрался, чтобы до него дошло. И потом, я только сама больше расстроюсь. Пускай торчит там сколько хочет, раз уж ему приспичило быть занозой в заднице. В пьяном виде он будет мне только мешать, а у меня и так полно забот: вот-вот явится Памми.

Я наконец уложила Поппи, и инстинкт – вот уж безумие – заставил меня обежать квартиру, чтобы убедиться, что перед ее приездом все в ажуре. Я не хотела давать ей повод для того, чтобы подначивать меня, перечисляя все, что я не делаю правильно, и все, что я делаю совершенно неправильно. Но когда я пыталась расправить покрывало поверх одеяла в гостевой спальне, я почувствовала, что швы у меня на животе вот-вот разойдутся, и невольно задалась вопросом, зачем я, собственно, так стараюсь. Ей не нужны причины для того, чтобы унижать меня. Если она не найдет причин, она их выдумает.

Адам явился домой в самом начале четвертого утра – с таким грохотом, что разбудил Поппи, которая принялась плакать и ревела до следующего кормления.

– Премного благодарна, – бросила я, нося ее взад-вперед по комнате и укачивая. Он рыгнул, хмыкнул и перекатился на спину.

После этого он не показывался мне на глаза еще восемь часов. Наконец он поднялся, принял два алка-зельтцера, пробурчал: «Чувствую себя хреново» – и снова направился к кровати. Не стану притворяться: я испытала пусть и крошечное, но удовлетворение, когда проследовала за ним в спальню, раздернула шторы и воскликнула:

– Просыпайся, соня! Тебе пора ехать за матушкой.

Он испустил весьма громкий стон, и в этот момент (только в этот) я льстила себя надеждой, что он страшится ее визита даже больше, чем я.

К тому времени, как он ее привез, наша квартира сияла чистотой, Поппи спала у меня на согнутой руке, а на кухне стоял свежий кофе. Я ощущала себя самодовольной суперженщиной, восседая в кресле и ожидая свою роковую соперницу. Под ноющую руку я подложила специальную подушку для кормления.

– Ах ты умница, – проворковала Памми, входя в нашу парадную гостиную. – Ты все так замечательно сделала.

Она не стала трудиться целовать меня, предпочтя сфокусироваться на Поппи.

– Какая прелесть, – закудахтала она. – Она прямо вся в тебя, Адам.

– Ты думаешь? – горделиво произнес он. Голос у него по-прежнему был хриплый после вчерашнего.

Он взял Поппи у меня и опустил на руки Памми. Меня так и подзуживало вырвать ее, забрать назад. Памми прошлась по комнате, держась спиной ко мне. Посмотрела в окно – прямо, потом пониже, на улицу. Я нетерпеливо расхаживала, как львица, не в силах отвести от них взгляд. Памми что-то шептала и то поднимала, то опускала голову, но я не видела Поппи. Я знала, что она там. Конечно, она там. Мне просто требовалось видеть ее. Держать ее на руках.

– Я ее заберу, – заявила я, приближаясь к ним. – Надо ее переодеть.