Другая жизнь Генриха Крамера

Три дня спустя, белым стерильным утром двадцать первого числа осеннего месяца брюмера Крамер готовил шпинатный пирог. Первый осенний холод студеной струей затекал в полуоткрытый проем выложенной крупным серым булыжником амбразуры выходящей на Лысую гору. Уже несколько лет черепинцы гордо именовали этот желтый плешивый холм Голгофой. Крамер подозревал, что рано или поздно этот глинистый облезлый увал обретет предначертанное и горожане окажутся в безвыходным положении. “Оставили бы Лысой эту гору, – зажигая по вечерам свечи в установленные нишах трапезной, шептал он, – прилетали бы на вершину ведьмы, шабаш, туда-сюда, было бы весело”. При упоминании ведьм будто ветер ворвался в зал, пламя свечей качнулось, затрепетало, послышался треск, и все стихло.

Извне, через бойницу, кухмистерскую наполнили неразборчивые возмущенные крики. Крамер отложил в сторону облепленный зеленью здоровенный сантоку, ухватил большое полено за сук, напоминавший длинный нос, задумался и, осознав собственную неготовность стать папой Карло, закинул его в пылающий камин. Затем откинул заскрипевшие ставни и выглянул вовне. Ругались четверо. Местные программисты, Си Зиф и Си Плюсплюс, размахивая руками, раздраженно восклицая, указывали мэру и директору на покрытый первым инеем скользкий склон Голгофы, объясняя невозможность подъема бревна на вершину. Мэр Голем, опустив лицо в отвороты зипуна, молчал. Директор, разошедшись, откинув полы серого в крапинку кафтана, кричал айтишникам про вчерашний и позавчерашний день. Разрабы снова тыкали пальцами в блестящий гололед косогора и директор возмущенно увещевал нерадивых программеров в потере времени. Наблюдая за скособоченными карикатурными фигурами черепинцев одинокий блогер заскучал, и хотел уже было вернуться к готовке пирога, но тут подошел к ругающимся одетый в просторную мохнатую кацавейку де Бренвилье. “На.., на.., на…”, – мучительно твердил он, указывая на гору, вероятно пытаясь выговорить слово “нагая”. Голем, погруженный в длительные раздумья по поводу будущего замороженной Голгофы, внезапно вынырнул из глубин зипуна, внимательно изучил извилистую линию на крутизне горы, оставленную им во время недавнего падения, с благодарность посмотрел на вспотевшего от волнения аптекаря и воскликнул, – Да! Теперь она будет называться Наска. На том и порешили. Крамер хотел сообщить, что Наска это плато, но промолчал.

Вернувшись к столу Крамер продолжил готовку. Он не был голоден, не любил шпинат и ненавидел стряпню. Он не готовил пирог уже неделю, не вследствие значительной лени, но по причине отсутствия шпината. Эта трава пропала с огородов Черепинска спустя несколько лет после исчезновения Неизвестных, замуровав, тем самым, Крамера в цитадели. Однако, вскорости, де Бренвилье обнаружил дикорастущий вид этого растения в распадке за вонючим ручьем, но сохранил этот оазис в тайне. С тех пор, уже в течении двух лет аптекарь, заготавливая лечебные травы, засушивал также дикий шпинат для нужд Крамера, выдавая его небольшими порциями блогеру в качестве оплаты за услуги рекламы в интернете, которые предоставлял Крамер. “Какой пирог из сушеного шпината”, – возмущенно выговаривал Крамер аптекарю впервые принесшему ему корзину с сушеными листьями, но, вняв его увещеваниям, убедился, что эффект от сушеного шпината в пироге оказался даже выше, чем пирог из обычной свежей травы. С тех пор непременным ингредиентом пирогов являлся именно сушеный шпинат. Изредка, после очередной любовной неудачи, сексуальные переживания овладевали де Бренвилье и он впадал в длительную депрессию не отвечая на звонки и не открывая двери, оставляя тем самым Крамера без шпината. На многочисленные просьбы Крамера о передаче ему сразу всех запасов травы аптекарь отвечал неизменным отказом, ссылаясь на особые условия хранения. Вчера же, аптекарь, спустя несколько дней после фиаско с За Садой, сумел преодолеть себя и сам принес корзинку с травой к западному бастиону. Совместными усилиями, с помощью двух связанных шарфов и шеста для сбивания сосулек они подняли корзину в окно Крамера.

Пирог подгорел. “Откроется, не откроется дверь? Раньше всегда открывалась”, – заволновался Крамер, осмотрел пирог со всех сторон, сморщился от запаха горелого теста, напялил на себя утепленный чекмень, ухватил поднос толстыми рукавицами, и спустившись по винтовой лестнице, водрузил выпечку в нишу напротив входной двери. Высокие четырехметровые створки натужно загудели и внезапно, подобно ладоням бога легко распахнулись в мир. Поток холодного воздуха вперемешку со светом заполнил галерею. “Сработало!”, удовлетворенно воскликнул Крамер и после недельного заточения шагнул через дубовый порог наружу по привычке оглянувшись назад. Пирог как всегда исчез.

Марсианские маньяки