(Другая) жизнь Веры

Автобус подъезжает, он снова мягко целует меня в щеку, легонько подталкивая к распахнувшимся дверям. Я захожу внутрь, и оглядываюсь, чтобы помахать ему со ступенек. Он стоит, засунув руки в карманы светло-голубых джинсов, чуть приподняв плечи. Теплый ветер с энтузиазмом развевает его выправленную поверх джинсов рубаху и светлые волосы.

Он подбадривающе улыбается мне в ответ, голубые глаза смотрят с легким прищуром исподлобья, сливаясь с небом за его спиной. О, как я люблю его этот взгляд. Он сейчас как никогда напоминает мне модель с обложки журнала, решившую неожиданно засняться в жанре деревенского пастораля. Похоже, шторм улегся.

Но все-таки мой совет ничего не предпринимать, наверное, был неверным.

***

Антон кладет коробку с азалептином на место.

– Ты чего тут хозяйничаешь? – слышит он недовольный оклик за спиной своего отчима.

Он вздрагивает: «Черт. Попался».

Да, он нарушил запрет отчима. Но ведь он уже не пацан, чтобы его пугаться. Он и в детстве-то его никогда не боялся.

Антон расправляет плечи и разворачивается к нему лицом, уверенно встречаясь с ним взглядом в непримиримой схватке. Сейчас он ему выскажет все свои подозрения, подкрепленные уликами, раз уж дело так обернулось. Он все скажет, несмотря на свою договоренность с Верой быть осторожным и пока наблюдать со стороны. Не получилось быть осторожным. Так бывает.

– Ты же знаешь, что я не разрешаю подходить к моему ящику, – цедит отчим слова.

Он просто не узнаваем. Куда вдруг делся тот обходительный душка, которого знает вся деревня?

У его отчима всегда была одна-единственная просьба ко всем родным: никогда не лазить в его рыбацкий ящик. Вот что за прихоть такая?

– У меня нет кабинета, зато есть ящик. Это мое личное пространство,– так он объяснил своей семье свою странную просьбу-приказ. А так он вообще человек – исключительно душевный. Наверное.

Антон занимает оборонительную позу и открывает рот, чтобы сказать отчиму обвинения, а главное – послушать на них ответ…

Что скажет Вячеслав в свое оправдание?

Но Антон этого не узнает, потому что всего этого разговора не выходит.

Так могло бы произойти, но все случилось по-другому.

Отчим молча смотрит из-за приоткрытой двери на то, как его пасынок по-хозяйски открывает его рыбацкий ящик, что-то там достает из кармана, кладет в ящик, шуршит в нем, снова закрывает крышку.

Вячеслав просто молча наблюдает за всем происходящим, потом разворачивается и тихо отходит от сарая.

Глава 21

Другая жизнь Веры

Вера вышла на улицу и вдохнула влажный и шумный от проезжающих машин воздух в легкие. Как чудесен этот гул, этот пропитанный запахом мокрого асфальта подвижный воздух. Раскрашенные яркими красками листья редких деревьев мерно покачивались от легкого прикосновения ветерка в такт ее настроению.

С нее сняли предъявленное обвинение. Она не верила своей удаче. Или что это такое было?

Тревожный мужчина с лысиной в центре головы, имя которого она так и не запомнила, объяснять ей ничего не стал. Сказал только, что со всем разобрались. Она ни при чем и может быть свободна.

Она не стала ничего уточнять, хотя очень хотелось. Как удалось разобраться? Кто в этом поспособствовал?

Сейчас главное, что она свободна. Нечего ковыряться в подробностях.

Она предпочла быстрее дать деру, пока они не передумали.

Она вышла за калитку и уткнулась в Свердловского. Он встречал ее.

– Что без цветов? – холодно бросила она и попыталась обойти мужчину с правого бока.

Он не дал ей сделать этого.

Он видел, как она вздрогнула от охватившей ее ярости.

Денис сделал попытку обнять ее за плечи.

«Догадалась ли она, что он виноват в предъявленном ей обвинении?»

Она не только догадалась, она знала об этом.

Ее следующие слова были насквозь пропитаны ядом и злостью:

– Не прикасайся ко мне, – она вывернулась из его рук. – Оставь меня в покое, – ее голос сорвался на крик. – И больше никогда не подходи ко мне.

Ее подбородок яростно подергивался, руки дрожали, лицо налилось красным цветом. И это был не тот румянец смущения, который так ему нравился в ней. Это был цвет злости. И злилась она на него. А чего он хотел?

Она поливала его презрением из своих разбившихся на ледяные осколки голубых глаз. Арктические глыбы холода отрывались друг от друга, подминали его, грозя поглотить.

Эти мерцающие неровными краями обломки жестоко ранили его, забирались под кожу, оставляли там рваные кровавые следы.

На миг он даже не смог выдержать ее сканирующего, ставшего темным взгляда, отвел в сторону глаза. Что он делает, черт возьми?

И снова посмотрел на нее.

– Вера…Прости меня, дурака… Давай начнем все с чистого листа…

От ее взгляда пространство между ними сковывалось льдом, и тут же расходилось мощными трещинами звенящего надсадного напряжения, опадало к ногам мелким крошевом.

Это уже не была та наивная девочка, которую он видел в последний раз.

Он сломал ее. Осознание этого заставило его сердце остановиться, чтобы потом вновь начать колошматить с утроенной силой о панцирь из ребер, пытаясь раздробить его на мелкие кусочки.