Но я не такой. Не в том смысле, что вообще не такой и головы людям больше не сворачиваю, конечно. Сворачивание голов напрашивающимся на это людям решает множество проблем, как бытовых, так и философских, а также значительно экономит патроны, но если тебе нужна информация, то лучше, пожалуй, пойти другим путем.
— Вы что вытворяете? — возмутился куратор.
— Уже ничего, — я убрал от него руки и сел на место. Судя по его реакциям и прочей моторике, он вряд ли боец, а значит, вернуться в исходную для скручивания шеи я всегда успею. — Не желаете ли объясниться?
Он потер лоб.
— А что, собственно говоря, я должен объяснить? — поинтересовался он. — Вы татуировок никогда не видели?
— За свою долгую и полную приключений жизнь я видел множество татуировок, — сообщил я. — Иногда даже и на лбу. И я успел убедиться, что татуировка у человека на лбу, как правило, свидетельствует, что с ним что-то не так. Либо с ним, либо с обществом, в котором он вращается.
— Сделал ее по молодости, — сказал он. — Просто дань моде. В нашем времени многие с такими ходят.
— Интересная у вас мода, — сказал я, не поверив ему ни на йоту. — А если перейти в режим максимальной открытости?
— Почему вы думаете, что я вам лгу?
— У вас глаз дергается, — сказал я. — И уголок рта дрожит.
— Ничего подобного, — сказал он и несколько раз моргнул.
— Не помогает, — сказал я. — Послушайте, Иван, или как вас там. Вы хотите договориться, я хочу договориться, но мы не сможем вести переговоры, если один из нас, и я даже не буду показывать пальцем в вашу сторону, о чем-то там темнит. Мне подобная стратегия не близка. Я вам могу объяснить, почему я занервничал. Все дело в том, что ребята с такими же модными татуировками всего пару дней назад принимали весьма деятельное участие в очередной попытке проделать не предусмотренные отверстия в моем теле.
— Мы никого не посылали, — сказал он, и похоже, что на этот раз он не лгал.
Просто недоговаривал.
— Значит, еще пошлете.
— Здесь и сейчас мы можем этого избежать.
— Не можем, — сказал я. — Это событие уже произошло.
— Будущее способно меняться, — сказал он. — При определенных условиях. Здесь и сейчас очень многое зависит от ваших решений, иначе меня бы здесь вообще не было.
— Вот вы бы на моем месте как поступили? — спросил я. — Можно ли принимать довольно важное решение, если вы ясно видите, что ваш собеседник вам врет? Так что или вы мне рассказываете правду, или мы расходимся, как в море корабли, и продолжаем наши танцы с саблями и пушками.
— Помимо всего прочего, посылать агентов в прошлое дорого, — сказал Иван. — Очень дорого. Создание темпорального пробоя требует огромного количества ресурсов, которые тратятся зря, если агент не достигает успеха. А если он при этом еще и гибнет… Скажем так, это не невосполнимая потеря, но очень и очень чувствительная.
Поэтому сначала они старались работать чужими руками, поддерживая телефонную связь с отделом Х. Звонить из будущего, наверное, дешевле, чем лично здесь присутствовать.
Теперь их логика стала понятна.
Изъятие меня из этого времени ненасильственным путем требовала куда меньше затрат, если учесть, сколько их ребят я уже перебил. Или перебью.
— Это печально, Иван, — сказал я. — Но я спрашивал не об этом.
— Я просто хочу объяснить вам, почему мы так стремимся к переговорам.
— Эту мысль я уловил. А теперь расскажите мне о татуировках.
— Это просто знак кастовой принадлежности, — сказал он. — Я — ученый-воитель.
— А я тогда — акушер-бульдозерист, — сказал я.
Похоже было, что на этот раз он не врал. Воитель из него, конечно, так себе, но и те, кого они присылали-пришлют за мной в прошлый раз, тоже были не огонь, возможно, такой у них средний уровень.
Но лучше бы он оказался сектантом из «Свидетелей Святой Радиации», конечно. Потому что слышать о том, что наши потомки умудрились построить в прекрасном будущем очередное кастовое общество, меня совершенно не радовало.
— Вы тоже можете стать одним из нас, Василий.
— А желтые штаны выдадут?
— Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Если в обществе нет цветовой дифференциации штанов, то нет цели, — сказал я. — А если нет цели… Как вас угораздило-то, потомки?
— Это оказалось единственным способом держать население под контролем, — сказал он.
— Какое несознательное у вас население, — сказал я. — А как же там демократия, равенство, вот это вот все?
— В середине двадцать первого века эта политическая модель продемонстрировала свою полную несостоятельность, поэтому было решено от нее отказаться.
— Лучше бы вы, скоты, коммунизм построили, — сказал я.
— Коммунизм — это идеальная теоретическая модель, которая ни разу не была воплощена на практике, — сказал он. — Построить же ее в наших условиях было бы абсолютно невозможно, даже если бы кто-то и хотел.
— Что же у вас там за условия такие? — спросил я. — Со средствами производства проблемы? Про… фукали все полимеры? И что у вас там теперь? Конституционная монархия? Империя? Каганат?
— Э… — он замялся.