Другие ноты

Хочется тронуться, как поезду, и ничего не соображать, просто нестись по рельсам, разглядывать пейзажные картинки, лихо миновать все семафоры, без остановки, без остановки. Хочется такую кнопку, нажав на которую можно было бы отключиться и не быть. Мне страшно, потому что я не знаю, что теперь делать. Я и в прошлом плохо разбирала пути, заблуждалась и блуждала, действовала на ощупь и вслепую, но я зачем-то была нужна. А что теперь?

Я буду всегда любить тебя в настоящем времени.

20

Это была не любовь, а пожар сердца. У любви был запах ладана и лаванды. У любви был цвет – белый. У любви был вкус мандаринов. У любви было начало – банальное, как звуковое клише грома из фильма о Франкенштейне. Что было туманным, так это финал. Ясным представлялось одно: так долго продолжаться не сможет.

Она стала нервной и нетерпеливой, как кипяток, запертый в кастрюле под крышкой. Нетерпимой к окружающим. Ведь кипяток не может терпеть. Впрочем, и его терпеть никто не в состоянии. Слава спросил: что происходит, ты не заболела? Она заболела. Клокочущий вулкан разрывал ее изнутри. По три раза на дню она заглядывала в почтовый ящик, не надеясь получить письмо, но на что-то надеясь, вздрагивала от звонка в домофон назойливых распространителей рекламы, тщательнее прихорашивалась перед зеркалом по выходным и дольше не смывала косметику в будни. Чтобы всегда выглядеть безукоризненно. Даже зная, что он не придет.

Она сама попросила Женю: давай все забудем. Женя покачал головой: нет. Сказал, что подождет, пока она решится. И эту кашу они будут расхлебывать вдвоем.

Она подумала и решила, что не будет решаться. Спустя неделю слушала, как счастливый Слава фальшиво распевает популярные песни на кухне, мешая ей сосредоточиться на книге. Роман невозможно читать без раздражения: то ли текст видоизменился при сканировании, то ли это наборщик так часто ошибался, только практически все предлоги и союзы на букву «н» пострадали и превратились в слова на букву «п», а буква «в» трансформировалась в «б». Не оставляя попыток понять содержание и отвлечься от тягостных мыслей, она вообразила, что, скорее всего, книгу переводил кто-то страдающий насморком или ее набирали во время тотальной эпидемии гриппа.

Зажав нос пальцами и подражая голосу человека, озвучивающего пиратские записи фильмов, она читает вслух предложение за предложением, дурачась и больше не вникая в контекст.

«…Он мог бы мне и помахать рукой, по я вспомнил, что это был за фрукт».

«…А па радио тебя кто-то подменил?»

«…Там нет еще троих, бо всяком случае, я пе заметил».

– Женя хочет поговорить с тобой! – кричит Слава. – Сходим куда-нибудь в субботу?

«…Сюжета истории он пе понял, по ему передалось ее настроение».

Она продолжает сидеть, не реагируя на слова, увлеченная своей новой игрой, в то время как закономерно возникший Слава подает ей телефон.

– Поговори с ним сам. Я немного занята сейчас, скажи: потом перезвоню.

– Когда ты позвонишь?

– Потом, потом позвоню, – нервно говорит она, отстраняя телефон.

– Алло. – Слава стоит на пороге комнаты и все еще оглядывается в ее сторону. – Она что-то не в духе, но ты столик на всякий случай закажи.

«…Бот почему она не взглянула па его веснушчатое лицо».

80

У меня жирные, неприятно липкие руки. Ничего особенного, я просто не вымыла их хорошенько этим странным мылом под названием «Клубника со сливками», между пальцами въелся майонез, которым я пять минут назад приправляла неполезные куриные бедрышки, нужно было лучше намылить и жирорастворить, прежде чем усесться рядом с Идой.

Мы сидим на диване с засаленной обивкой, ему лет сто. Ну ладно, не меньше семидесяти. Куда подевалось покрывало? Мне постоянно с ними не везет, они рвутся, пачкаются или выцветают после первой стирки. Я хочу купить дорогое покрывало, но жалею денег, понимаешь, Идуся? Вечно находятся какие-то траты, которые кажутся более важными. В жизни всегда так. А еще бывает: складываешь, складываешь красивое и нарядное, жалеешь, а потом поздно. На этом погорело не одно поколение до нас, копившее красивые тряпочки и столовые сервизы для своего посмертия. Никогда так не делай. Ничего не жалей. Пользуйся красивыми вещами сразу.

Ида молчит, я вижу, как в ее серебристых, шелковых волосах появляется нечто блестящее и слюдянистое, матерь божья, это же снежинки, они мягко оседают и, не тая, замирают, как в мультипликационной графике. Меня передергивает. Я прижимаю Иду к себе, машинально дую в ее розовое, теплое ухо, нет, ей не холодно, к счастью, не холодно, думаю о расческе, их нужно вычесать – эти снежинки, пока она ничего не заметила и не испугалась, бормочу слова молитвы. Это какие-то неправильные слова, никогда не могу их запомнить как следует и все равно продолжаю. Меня перебивает назойливая, словно муха, меблировочная музыка Сати, звучащая – откуда? Окно в комнате становится матовым, два некрасивых полиуретановых ангелочка, которых мне подарил муж, покрываются сахарно-льдистой крошкой. Они стоят на тумбочке, появившейся здесь без моего ведома. Почему я ничего не помню?