Другие ноты

Вокзал. Вокальный зал с мощным туше стереодинамиков, оповещающих, что до прибытия, до отправления, до конца дня осталось. Скорый поезд номер… проходящий через… через пять минут унесет счастливую маму и ее Женьку. Мимо снуют люди – то поднимаясь, то спускаясь по эскалатору. В окнах кафе, расположенного напротив, силуэты беспечных посетителей, беззаботно пьющих кофе с пирожными или предпочитающих легкий ужин, – я пытаюсь угадать их настроение, развлекаю себя картинками, которые иллюстрируют расстояние. У меня хорошее зрение, слишком хорошее. И плохое воображение, если дело не касается звуков. Что дальше делать с жизнью, я тоже не могу придумать. Знаю, что она больше не предвещает мне ничего хорошего. Я достаточно старалась, но такие неприспособленные все равно проигрывают. Моя жизнь, как очень трудный пасьянс, никогда не складывается.

Зал ожидания – это лаЗ в адажио, данность и я. Притащившись сюда для видимости жизни с чемоданом, полным лирической чепухи, я выбрала ни о чем не думать, ничего не ждать, у меня нет даже фантазий, должно быть, я схожу с ума, разве бывает так, чтобы человека совсем не посещали мысли? Впрочем, все стало удивительно необязательным давно, с тех пор, как каждое утро Google-облако стало предлагать: «Выберите, что вы хотите видеть в своих воспоминаниях». У меня такой скудный выбор, что даже смешно, только криков горя внутри, растравляющих меня, как немую Элизу, предостаточно, чтобы ткать не переставая эти долбаные крапивные робы и знать, что все равно не успеешь. Разве только во сне. Ты снишься мне, моя девочка, моя воображаемая Ида.

– Почему ты меня не родила? – укоризненно спрашиваешь ты.

– Я хотела, я очень хотела, честное слово. Я пыталась забеременеть, даже втайне от мужа. Хотя, думаю, он все понимал, конечно. Но у меня не вышло. Когда тебе под сорок, это довольно проблематично – забеременеть просто по желанию, даже если ты выглядишь на двадцать восемь.

– А раньше ты о чем думала?

– А раньше я и не подозревала, что время так скоротечно, Идуся. Но я клянусь тебе, что пыталась. Все вопросы к Богу и всем святым, которые нас не услышали.

68

Иногда ей снится Женя, только ростом повыше и волосы потемнели у корней, но по-прежнему непослушны – выбивающиеся пряди торчат жесткими льняными волокнами.

В такие дни она записывает в дневнике: «Я видела Женю».

Видела. В сно_видении.

Женя никогда с ней не разговаривает, это она без умолку болтает, пересказывая сюжеты прочитанных книг и вечно вдаваясь в какие-то малозначительные подробности.

Подобные сны случаются не чаще трех раз в год, но память о них расходится эхом на недели вперед, резонирует внутри нее волнами, будто колокольный набат, и она корит себя за то, что снова ничего не спросила у Жени во сне, не попыталась обнять и рассказать, как сильно любит и скучает, не покормила, наконец. Почему-то это кажется ей важным: ребенок приходил к ней, а она его не покормила. Даже банальным яблочным пирогом, твердым, как подметка. Она постоянно просит прощения у своей аккуратной, педантичной девочки, рожденной замарашкой-матерью. Иногда она пишет стихи.

Всего тетрадей с записями шесть, многие страницы трудночитаемы, где-то не хватает страниц. Только на обложке самой первой есть картинка: пианино и рассыпанные партитуры вокруг него. Остальные тетради строгие, в тканевых обложках.

С тех пор как Женя умерла в двенадцатый раз и они вернулись из отпуска, в последней тетради нет записей, только конспект андерсеновской сказки и названия цветов.

Женя-старший не снится ей никогда.

По крайней мере, в дневнике нигде об этом не сказано. Или он просто невнимательно читал.

104