Другие ноты

Потому что вся организованная жизнь Иветы после смерти мамы превратилась в хаос, происходящее казалось настолько неправдоподобным, что она не сразу начала расспрашивать соседей и сокурсников о судьбе своих партитур. Она была в отчаянии, была потрясена, но самым острым чувством был стыд. Ивета стыдилась того, что не уберегла свою музыку и что музыка для нее столько значит, даже больше, чем мама, эта потеря казалась абсолютно невыносимой, и она одна была виновата в ней, и в ней – тоже, и стыдилась признаться в пропаже, стыдилась своей безмозглости, самонадеянности и наивности. На что она полагалась? Почему не делала копий? Не прятала партитуры? Не взяла их с собой? Хотя бы часть. Сказку она помнила наизусть, но что с того. Все встало с ног на голову и никогда не будет прежним. Она познала, возможно, главную истину в своей жизни: ничтожество всегда пытается уничтожить того, кому завидует.

– Не слишком ли много потерь для меня одной в этой пьесе, дорогой композитор?! – кричала Ивета, обращаясь к незвездному, черному небу, размазывая тушь и слезы, бредя и спотыкаясь на мостовой шумной столицы, где все вокруг были так же молоды, пьяны и отчаянны, но несомненно, несомненно счастливее.

Ты – чудовищный композитор, Бог! У тебя презренная, подлая сущность! Если ты существуешь, то ты, должно быть, женщина. Тебя зовут Света. И ты забрал мою жизнь.

102

Она кладет конверт на стол.

Думает, что он придет голодный. Сковорода, масло, соль. Что еще?

Думает, что если еще задержится, то не успеет.

Была бы картошка, можно было бы ее поджарить.

Сковорода, масло, соль.

Нет картошки.

Пусть ест что хочет.

Состав макарон: мука пшеничная высшего сорта, вода.

Очень просто.

Она сидит на корточках у низкой тумбочки и читает составы продуктов. Когда больно, зачастую делаешь бессмысленные вещи.

Состав печенья: мука высшего сорта, вода… Почти как макароны. Но пятнадцать строчек вниз, в каждой строчке – пятнадцать Е-консервантов.

Его нельзя есть. Она отправляет пакет с печеньем в мусорное ведро.

Клюква свежая, сахар… Свекла, вода, сахар, соль йодированная, лимонная кислота…

Масло какао, какао тертое, сухое молоко, молочный жир… Как добывают молочный жир?.. Сухой йогурт, лецитин соевый, ванилин, идентичный натуральному… Почему не натуральный?

Слова, которые ничего не значат.

Глупые слова.

Почти везде написаны глупости.

На банке с тушенкой: «Запрещается разогревать не вскрывая».

На коробке с чаем: «Сладости используются для иллюстрации, внутри упаковки сладостей нет».

На упаковке шоколада: «Может содержать следы пшеницы».

Не оставить следов – это мучительно. Осознание мучительно. Что не оставишь.

Хорошо еще, что она не зависит от вещей.

Из какой жалости он со мной? Какого цвета жалость?

Тетради, книга, книга…

Наверное, грязно-оранжевого. Вроде истоптанных листьев.

…свитер, платье, шарф.

…

Крем, шампунь, тени, помада, помада, дезодорант.

«Употребление в пищу недопустимо». Кто-то пробовал съесть дезодорант?

– Ты дома?

Не успела.

– Ты куда собралась?

Не успела уйти.

Шарф, платье, свитер, книга, книга, тетрадь. Ручка?

– Почему ты молчишь?.. Ты со мной не разговариваешь?

Тетрадь, ручка.

Я не разговариваю с тобой. Да.

– Отвечать письменно – это что – новая игра?

Плащ, сапог, сапог, сумка.

– Что происходит? Почему ты не разговариваешь со мной?

Потому что мне больно.

– Хорошо, тогда напиши, что случилось… Посмотри на меня! По какому случаю бойкот?

Ты прочтешь, там письмо на столе.

– Я хочу услышать!

Не смотреть, не смотреть, не смотреть.

– Иди. Иди-иди! Ты – ненормальная, да?

Да.

– Зачем ты так со мной? Все, что я делаю, я делаю для тебя…

Употребление в пищу недопустимо.

– Ты думаешь, я стану тебя держать? Нет смысла ограничивать твою свободу. Иди.

Ты очень красивый. Ты знаешь? Даже когда сердишься, ты очень красивый.

42

Как возник торг?

Торг – это тот гроТ, откуда мы пытаемся вынести гроб и воскресить все, и изменить все.

Торгуясь, мы предлагаем дары – не худшие, по нашему разумению, равноценные. Я торговалась на все и всех. Менялась не глядя.

Господи, Господи, пусть умрет папа, Господи, пусть умрет муж, забери меня, Господи, если нужно – замени меня на нее, только не она, нет, Господи, только не она. Хотелось куда-то бежать – к какому-нибудь старьевщику, согласному выменять все, что у меня есть, на все, чего я лишилась. Хотелось бежать. А лучше бы остановиться. Лучше бы плакать, всех обвинять на грани, после пощечин размазывать соль по скулам. Или в небо орать: ты видишь, я без нее не… как идиотский предлог, чтоб она вернулась.

Родословную чаще всего представляют в виде дерева. И мое – срубили. Я ощущала, как теряю ветви, сучья, годовые кольца, родовые пятна, корни и почву под ногами. Все опало и истлело, будто прошлогодние листья, а я осталась валяться столбом-стволом на растопку, по-прежнему надеясь, что это неправда. Потому что я потеряла и тебя тоже. Но тебяпотеря была не в счет. Ведь это ты был во всем виноват.