Другие ноты

Зоя Петровна смотрит вверх, изучая потолок, будто потенциальный специалист по ремонту.

– Нет, не собралась.

– Правильно, успеется еще… Ой, но переезды! Еще мама моя говаривала: «Три раза переехать – все равно что один раз сгореть». Это ж сколько сил надо – туда-сюда, туда-сюда!.. Хорошо, вещей у тебя немного. Не буду тебя отвлекать.

Говорит и тяжело опускается на диван. Значит, уходить она не торопится. Ивета, пытаясь не обращать на нее внимания, укладывает не поместившиеся вещи в пакеты: острые края больших тетрадей в твердых обложках дырявят бока.

– Павел мой – оглох совсем почти. Поговорить не с кем. Тяжела жизнь в старости…

100

Он широко распахнул дверь, будто ждал около, и, наверное, ждал, но вряд ли ее. Точно не ее. Он смотрел так, как смотрят на тех, с кем уже встречались при каких-то обстоятельствах: на продавца из ближайшего магазина или работника почты, которого хорошо знаешь в лицо, но никогда прежде не видел в верхней одежде на улице. Так смотрят на знакомых, вдруг оказавшихся на пути без каких-то элементов, привычных глазу, – униформы или особенного макияжа.

– Ты? – спросил Женя, не веря своим глазам. Он медлил и, казалось, надеялся, что она растворится или хотя бы признается в ошибке и можно будет с легким сердцем захлопнуть дверь у нее перед носом.

– Я войду, – не спросила, а констатировала она.

– А я ждал курьера, подумал, что ты – это он.

Она вошла уверенно и прямо, как к себе домой, в квартиру, которая некогда была ее домом. Вошла вместе с апрельской сыростью и мелким грильяжным песком на ботинках, подумала, что следовало бы разуться. Но не разулась.

Дверь тут же коротко отозвалась неприятным пчелиным бз-з! – она любознательно остановилась за Жениной спиной, пока он открывал ее. Не солгал. В дверях действительно появился курьер с пакетом.

– Здравствуйте, вот, держите… проверяйте, пожалуйста.

– Я не буду проверять…

– Проверьте, все же такая вещь…

– Я не буду проверять! Вот карточка, давайте я расплачусь, где расписаться?..

– На складе проверяли, конечно, но лучше бы вам тоже проверить. Гарантийный талон внутри. Хороший планшет, шустрый, вы ребенку брали? – Курьер вдруг доверительно обратился к ней: – Для ребенка идеально, знаете, у моего такой же, но и себе тоже берут.

– Замечательно. Чудно. Наши дети будут счастливы, – сказала она и прошла в гостиную так буднично, словно только что вернулась из магазина, словно не прошло двенадцати лет.

– Все в порядке? – спросил Женя в прихожей.

Она остановилась посреди гостиной и придирчиво огляделась. Почти ничего не изменилось. Они – ничего не изменили. Это вызывало противоречивые чувства. Чужая женщина, вероломно проникшая сюда, осталась заложницей созданной ею обстановки. Только в одном углу, напротив окна, теперь стоял горшок с монстерой. Или диффенбахией. Она не увлекалась цветами настолько, чтобы помнить их названия, она не замечала их в принципе. Но этот горшок был чем-то вроде надгробия. Памятником по прошлой жизни, фальшивым артефактом, имитирующим подлинность. И еще какие-то вещи, незначительные мелочи, безвкусные и аляповатые, появились. Настольные часы-будильник с подсветкой, голубая и розовая пластиковые рамки для фотографий на столе. Но даже обои те же, даже шторы. «Оплата прошла», – донеслось из прихожей.

– До свидания, – сказал Женя курьеру, курьер Жене, и шепотом щелкнул дверной замок.

Она села в кресло. Вдруг почувствовала, что сдулась, как подвешенный воздушный шарик, размякший от долгого натяжения, напряжения и ожидания, превратилась в резиновую тряпочку, только хвостик ниточки отчаянно болтается, цепляясь за существование.

Она была так решительна. Но этот чертов курьер все испортил.

– Хорошо выглядишь, – непринужденно сказал Женя. Он всегда владел собой, в любой ситуации, этого у него не отнять. – Новая прическа тебе к лицу. Я удивился, конечно, пришел пораньше, ждал курьера, потому что это – подарок, в общем – сюрприз…

Его спокойное равнодушие стирало смысл слов, она не очень понимала, что он говорит, смотрела на фотографии, борясь с искушением подойти к журнальному столику, взять и разглядеть поближе голубую рамку со снимком некрасивого мальчика и розовую – со снимком совсем маленькой девочки с узкими Жениными глазами. С глазами обоих Жень.

– Чаю я тебе не предлагаю, может, ты наконец скажешь, зачем пришла?

За стенкой заворчал лифт, она взглянула на него и заметила, что он боится. Что желает от нее избавиться. Оставаясь при этом деликатным, галантным и независимым. Но он был зависим. От тех людей, которые могли приехать в лифте. Возникнуть в дверном проеме. И быть похожими на снимки в рамочках. И обрадоваться планшету. И не обрадоваться ей. На что рассчитывала она сама, идя сюда, больше понятно не было. Если вообще было. Не на чай же, в самом деле. Не на комплименты и не на это кресло.

Она молча поднялась и пошла к выходу, отмечая, что Женя безотчетно отпрянул назад, что по паркету пронесся пыльный клубок и где-то в районе кухни щебечут какие-то птицы, возможно канарейки или очень говорливые неразлучники.

– Я вспоминаю тебя… Ты мне снишься.