Читаем Другие. Режиссеры и их спектакли полностью

Алексей Вертков среди учеников Женовача еще в РАТИ казался самым взрослым. Самым опытным и «настрадавшимся», то есть имеющим что сказать, имеющим право. На мой вкус – и самым талантливым. Роль Лаптева это подтверждает. Вертков играет заветного чеховского героя – «плохого хорошего», «человека, который хотел». Играет несентиментально, по-мужски, будто ставит диагноз. Его Лаптев никогда не займется самоуспокоением, не примет подачки, брезгливо отринет жалость, но именно поэтому он и вызывает невероятное сочувствие, интерес, сострадание. Временами кажется, что из него все же получится доктор Чехов.

Вертков – артист странный. Но, странных у нас давно что-то не было – одни «любимцы публики». Вертков на сцене не хочет быть душкой, не умеет выглядеть добрым и ласковым, не желает – удобным и сладким. Он существует на тонкой грани между двух редких сегодня амплуа (одного – затасканного, другого – забытого), резонера и неврастеника. А полузабытая гримаса боли, что искажает лицо его Лаптева, гримаса вины и муки невыносимой, заставляет припомнить двух других «неудобных», но бесконечно интересных артистов – Олега Борисова и Олега Даля. Думаю, не случайно именно молодого Верткова – такого – выбрал в пару опытному В. Ильину К. Шахназаров в свой новый фильм «Палата № 6».

…Декорация спектакля «Три года» решает для режиссера и актеров многое. Хотя для зрителя, особенно не читавшего чеховской повести, возможно, что-то затуманит. На сцене – дом, пирамида, башня, баррикада из голых сетчатых кроватей. В тесном пространстве, ими заставленном, продираясь «сквозь», перешагивая «через», огибая острые углы, но всякий раз ушибаясь, то сидя, то лежа, то глядя через «решетку», то держась за «шишечки», и существуют актеры. Просвеченное Д. Исмагиловым насквозь пространство выглядит и лабиринтом, и капканом, и клеткой – короче, образом среды, которой так тяготится герой. Поначалу декорация смущает, потому что никак не разгадывается. А после все-таки разочаровывает, когда наконец понимаешь прием и видишь его иллюстративность. Тут я применю запрещенный прием, но иначе не объяснишь моих претензий очень талантливому А. Боровскому, признанному лидеру среди современных театральных художников. Его метафоре (особенно в последнее время и не только в спектакле «Три года») порой не хватает силы – масштаба, какой умел придавать своей декорации Д. Боровский. Она не волнует, не «говорит». Она холодна. Как только это случается, метафора снова становится декорацией, просто конструкцией для игры.

Увы, родовое проклятие театрального критика – оценивать то, что получилось. Свойство хорошего театрального педагога (а Женовач, мне кажется, всегда в первую очередь педагог) – различать идеальное, угадывать очертания сквозь туман, следить за постепенным движением к цели и не торопиться к результату. Такой глаз сейчас необходим «женовачам».

Начав сочинять историю Лаптева, Чехов задумал роман из московской жизни, вышла повесть, он почему-то дал ей подзаголовок «рассказ». У «женовачей» со временем, вероятно, тоже выйдет «что-то другое», как и у Чехова, «не шелковое, а батистовое».

«Обстоятельство счастья», сейчас прелестного и полноценного, молодого, когда-нибудь непременно осложнит им жизнь. И каждый следующий сезон СТИ будет труднее и драматичнее. Кто сразу прыгнул до потолка, должен сильно постараться, чтобы не разочаровать поклонников, не потерять уважение к себе. Но это будет потом. Они будут расти, «стареть», терять, расставаться. А пока им хочется «жить, мечтать, надеяться, всюду поспевать». И именно поэтому, оттого что им дано все, чтобы взлететь, хочется, чтобы у них получилось. Чтобы вышло то, чего не сумел сделать плохой купец и хороший человек Алексей Лаптев. Кажется, речь перед «многоуважаемым шкафом» я все-таки произнесла, но ничуть не жалею об этом.

Александр Калягин


Пьеса М. Курочкина «Подавлять и возбуждать» – об истории малой, личной: о театре и о том, как жить, по закону или по совести – написана по заказу Александра Калягина. Им же и поставлена… Последний монолог Калягин играет замечательно. Ради этих десяти минут, дающих понять, что творится в его душе сегодня, стоит посмотреть этот спектакль.

Трудности перевода[13]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное