Другие. Режиссеры и их спектакли

Тех, кто уже испуган и решил не «грузиться», могу успокоить. Ничего специфически японского, чего бы нельзя было понять просто зрителю, в этом спектакле нет. Ну, имена: Киёко, Комати… А дальше: Антиквар, Официант, Прохожий… Ну, деньги: иены, конечно. А дальше: ни кимоно, ни гейш, ни рисовых палочек, ни сакуры, ни сакэ. Всей этой ожидаемой «японщины» избегает Мисима (его волнует другое), и, слава богу, не добавляют в спектакль ни режиссер, ни художник (Маргарита Демьянова). знакомить с незнакомым нужно через знакомое.

«Японское» присутствует в спектакле не на уровне сюжета. Классика Но, в которую обычно вплетены буддийские и синтоистские легенды, а то и цитаты из классической японской и китайской поэзии, опрокинута Мисимой в сегодняшний день, сюжеты выглядят наивно-простодушными сказками. «японское» тут не в содержании, а в форме – в простоте, чистоте и строгости композиции, в интонации, чуть замедленном ритме, в разгадке, ожидание которой заставляет публику следить за сценой, затаив дыхание, будто там играют детектив.

Да! «японское» еще, пожалуй, вот что. Одну из двух историй, «Надгробие Комати», перевел на русский язык Григорий Чхартишвили, в миру более известный как Б. Акунин, автор детективов об Эрасте Фандорине. «Додзёдзи» перевел никому не известный японец Тосия Мацусима. Его никто никогда не видел, хотя владеет он русским языком отменно, и разницы в стиле между ним и Г. Чхартишвили как-то не ощущаешь. Зная, что известный переводчик-японист – большой ценитель и творчества, и судьбы Мисимы, не удивлюсь, если все это окажется очередной мистификацией неутомимого на выдумки Б. Акунина, который, выпустив первые четыре романа, еще долго скрывался от журналистов и разыгрывал из себя русского Монте-Кристо.

…В антикварном салоне продается старинный шкаф из красного дерева. Богатые дамы и господа живо торгуются из-за этого «великолепного животного, которое надо приручить». Когда цена доходит до миллиона, на аукционе появляется девушка, которая утверждает, что красная цена шкафу – три тысячи, потому что в нем убили человека. Антиквар (А. Сутягин) сначала разозлен, потом очарован и потрясен, потому что странная девушка (В. Давыдовская) хочет покончить собой в этом самом шкафу. Между ними начинается беседа.

…В темном парке, среди целующихся влюбленных встретились на скамейке старуха и мальчик. Между ними тоже заходит беседа. Мальчик (М. Калиничев) – поэт, он пьян и несчастен, его ремесло не приносит ему ни денег, ни удовлетворения. Старуха (И. Мануйлова) мудра, как сова, и хитра, как лиса. Они заключают пари. Старуха берется доказать ему, что все на свете банально, а красота – всего лишь оборотная сторона уродства. Но предупреждает мальчика, что, поверив ей и согласившись с тем, что она красавица, он умрет.

Истории можно рассказывать по-разному. «Я создаю пьесы так же, как вода заливает низины, – писал Мисима. – Рельеф драмы расположен в моей душе ниже рельефа прозы – ближе к инстинктивному, к детской игре». Сюжет крошечных сказок Мисимы укладывается в то, что называется «случай из криминальной хроники». Достоевский из этого материала мастерил свои «больные» романы. А достанься история про шкаф Ф. Кони, он сочинил бы водевиль «Жених в шкафу». У японца Мисимы выходят притчи. Они, как и положено притчам, вполне поучительны и печальны. Хотя нет в них ни особого «поворота ключа», ни четко сформулированной морали.

Это похоже на модное нынче увлечение – sandart, рисование песком на стекле. Происхождение его мне неизвестно, но выглядит чисто японским занятием. Говорят, снимает стресс и лечит от нерешительности. Песок сначала горстями раскидывается по стеклу, а художник потом ладонью и пальцами прочищает отдельные участки. Рисует, можно сказать, пустотой. Неожиданно возникшая картинка живет ровно мгновение, после чего уничтожается той же рукой, которой создана. Потрясающе простая иллюстрация бренности сущего. Творчество и философия в одном флаконе. Хокку из песка. В. Долгачев пытается свой «Додзёдзи-храм» тоже сочинять, как хокку. По крайней мере мне так показалось. За те 9 лет, что он руководит Новым театром (с его опытом, культурой, вкусом, чувством юмора), он оживил этот дом и сумел собрать вокруг себя компанию артистов, которые его понимают и которые стали командой. В данном случае они очень точно понимают условия игры в небытовых и нереалистических пьесах Мисимы, где ни на первый, ни на второй взгляд нет ничего фантастического.