Другое имя. Септология I-II

Стало быть, ты и в нынешнем году не поедешь со мной к Сестре справлять Рождество? – говорит Аслейк

Нет, дома останусь, говорю я

и думаю, что он уже который раз спрашивает об этом, скорей бы угомонился, думаю я

Ну да, ну да, говорит Аслейк

и стоит, словно бы не хочет уходить, смотрит на картину с двумя перекрещивающимися полосами

И не надоедает тебе малевать? – говорит он

А ты все рыбачишь и рыбачишь, не надоедает тебе рыбачить-то? – говорю я

Это ж совсем другое дело, говорит он

Верно, писать картины и рыбачить не одно и то же, говорю я

Думаешь, я совсем дурак, говорит Аслейк

и мы смотрим друг на друга

Нет, вовсе ты не дурак, говорю я

Значит, не дурак, говорит он

Не обязательно быть дураком, даже если занимаешься рыбной ловлей, говорю я

Пожалуй, все наоборот, говорит он

Человек становится дураком скорее оттого, что слишком много малюет, говорит он

а я только и могу сказать: его слова чистая правда, ловля рыбы дает уму-разуму куда больше, чем живопись, ловля рыбы сама по себе великая правда, говорю я, никогда ведь не знаешь, наловишь рыбы или нет, говорю я, тут правит случайность, как и в жизни, говорю я, а Аслейк говорит, что тут я, пожалуй, отчасти прав, но чтоб был улов, надо, по крайней мере, рыбачить, и вовсе не случайность решает, будет улов или нет, улов это задача, которую ты ставишь перед собой, а то, что ты делаешь, есть деяние, тут можно воспользоваться таким громким словом, говорит он, и когда совершаешь это деяние, то бишь ловишь рыбу, ты совершаешь его всегда как бы впервые, ведь всегда начинаешь сначала, как в первый раз, а позднее повторяешь снова и снова, можно и так сказать, и в конце концов становишься умелым рыбаком, знаешь, где держится рыба и когда клюет, многому учишься, и все навыки особенные, одни пригождаются в прилив, другие в отлив, не говоря уж о течениях! а как много время года, месяц, луна, даже неделя могут рассказать о том, будет ли улов, все это так очевидно, что и говорить нечего, понятно ведь, само собой разумеется, говорит Аслейк, почеркивая слова «само собой разумеется», и повторяет: само собой разумеется, само собой разумеется, а я говорю, ну да, так и есть

Дело тут не только в случайности, говорит он

Так ведь и в жизни дело не только в случайности, и это тоже само собой разумеется, говорю я

Очевидно, говорит Аслейк

и глядит в пол, на свой особый манер, а когда Аслейк этак вот смотрит в пол, он будто смотрит не в пол, а вверх, будто видит все разом, будто, не отдавая себе в этом отчета, видит великую взаимосвязь, и тогда его лицо принимает совершенно особенное выражение, он вдруг будто выпадает из этого скверного мира в прогалину покоя, тишины, света, прямо-таки наполненной светом тьмы, ведь он будто выпадает из самого себя, из своего обычного «я», будто не помнит себя, находится вне себя и глядит вниз, а в глазах свет, который небеса вместе с облаками вдруг, когда свет этак захочет, тоже могут изливать из себя, похожий свет изливался и из него, такой может исходить от собаки, из глаз собаки, причем отнюдь не редко, если вдуматься, я частенько видел этот диковинный свет в глазах собаки

Стало быть, вот почему ты нынче поехал в Берген, говорит он

Проведать своего знакомца, своего Тезку, говорит он

Тебе вдруг подумалось, что надо поехать, говорит Аслейк

и опять смотрит в пол, а я думаю, что ничего не говорил ему про Асле и в Берген поехал не затем, чтобы повидать Асле, просто вдруг взбрело в голову, и все, про Асле-то я подумал, только когда проехал мимо дома, где у него квартира, хотя, возможно, я все же думал об этом, просто не отдавал себе отчета, думаю я и говорю, что, наверно, так оно и было, просто я этого не сознавал, мол, иной раз картина побуждает меня что-то предпринять, но редко, очень редко, хотя она часто, в общем-то всегда, связана с чем-то виденным, каким-то образом запечатленным в голове и нежданно-негаданно возникшим вновь, как виде́ние, будто в голове у меня огромное собрание картин, я не в силах их забыть и пытаюсь от них избавиться, перенося на холст, говорю я, а Аслейк говорит, что, наверно, так оно и есть, и смотрит в пол, и я тоже опускаю голову и смотрю в пол, и мы оба долго молчим

Да, ничегошеньки из меня не вышло, говорит Аслейк

роняет в пространство перед собой

Ничегошеньки, говорит он

Родился я на Дюльгье, жил на Дюльгье, на Дюльгье и помру, и похоронят меня в земле, и сам я стану землей, говорит он

Ничегошеньки из меня не вышло, говорит он

Крестили меня в Вике, там же конфирмовали и в викской церкви предадут земле, похоронят на погосте, там я и сгнию, говорит Аслейк