Другое имя. Септология I-II

Да и вообще, в усадьбе завсегда дел по горло, по хозяйству много работы требуется, говорит Аслейк

и продолжает, он, мол, изо всех сил старался обихаживать хозяйство, жилой дом, сеновал, надворные постройки, коптильню, лодочный сарай, однако в последние годы мало что делал, вот жилой дом надо бы покрасить, да и остальные постройки тоже, давно пора, но все ж таки вскорости жди обвала, он уверен, срок близок, с каждым днем все ближе подступает, отчасти поэтому он особо не надрывался, что проку красить дом или иные постройки, заготовлять дрова и прочее, коли вскорости обвал все снесет, вот так он думал, правда, от этаких помыслов особого толку нет, это скорее просто оправдание безделья, своего рода маскировка собственной лени, да и вообще глупость, ведь все до него старались содержать усадьбу в полном порядке, и все ими построенное стояло и стоит по сей день, как было всегда, и жилой дом, и сеновал, и надворные постройки, и коптильня, и лодочный сарай, и труда во все это вложено ох как много и родителями его, и дедами, и прадедами, и прапрадедами или как уж их там всех прозывают, предков-то, он в мыслях своих дальше дедов не заходил, ему довольно, остальные – часть великого безмолвия, так он считает, и о том, что стало частью великого безмолвия, думать незачем, незачем в нем копаться, оно просто было и есть великое безмолвие, им и останется, говорит он

Да, говорю я

Великое безмолвие, говорит он

и я думаю, надо бы сказать, что великое безмолвие – это Бог и что как раз в безмолвии можно услышать Бога, но тотчас же думаю, что лучше ничего не говорить, и мы просто стоим, и я думаю, что это, как и все прочее, слышал от Аслейка не счесть сколько раз, ведь он, коли войдет в раж, способен говорить вполне связно до бесконечности, а все из-за того, что он очень много времени проводит в одиночестве, думаю я, и даже если он все это говорил раньше, каждый раз оно как бы в новинку, думаю я, потому что в рассказе всегда есть кое-что новое, кое-что он сообщает чуточку по-другому, смотрит как бы другими глазами, думаю я, а Аслейк говорит, что мучает его только одно, да нет, не то, что он так и не женился, нет, баба-то могла стать сущей пыткой и обузой, в этом смысле он прирожденный одиночка, отшельник, так сказать, однако… – говорит он и надолго умолкает

Ты о чем? – говорю я

Ну, говорит он

Что «ну»? – говорю я

Что нет никого, кому усадьба отойдет после меня, говорит Аслейк