Другое имя. Септология I-II

и говорит, что собака наверняка проголодалась и хочет пить, наливает в миску воды, зачерпывает из пакета на рабочем столе горсть сухого собачьего корма, высыпает корм в миску на полу, и Браге тотчас идет к миске и принимается за еду, и тут в дверь стучат, Асле замирает, стоит со стаканом в руке, стук слышится снова, он ставит стакан на стол, кладет самокрутку в пепельницу на рабочем столе и вместе с Браге, который бежит за ним по пятам, идет к двери, открывает и видит двух девочек, они с удивлением смотрят на него, и одна спрашивает, не пожертвует ли он денег на что-то там, и он говорит, что посмотрит, сколько у него денег, идет в комнату, к черной бархатной куртке, что висит на стуле возле журнального столика, достает из внутреннего кармана бумажник, а из него несколько монет и с монетами в одной руке и бумажником в другой идет к двери, к девочкам, одна из них подставляет кружку, и он опускает туда монеты, одну за другой, девочки благодарят, почти хором, поворачиваются и направляются к двери напротив, к соседу, Асле же закрывает дверь, запирает на замок, проверяет, запер ли, и думает о Борде, об утонувшем соседском мальчонке, они были ровесниками и даже в школу еще не ходили, думает он, возвращаясь на кухню, думает, что надо бы заглянуть в Трактир или, может, наведаться к Гуро, хотя, может, она уже в Трактире? Асле садится за кухонный стол, пустым взглядом смотрит прямо перед собой, поднимает стакан, пьет и смотрит, на что смотрит-то? на что-то, все равно на что, все равно ведь не видит, но чувствует, как его наполняет теплый хмель, наливает еще, пьет, но теперь уже не так поспешно, медленнее, глоток за глотком, с паузами между глотками, наливает еще, видит, что спиртного в бутылке убыло, а ему надо приберечь немного на завтра, думает он, иначе-то дрожь не унять, думает он, так что придется выйти из дому, пойти в Трактир и выпить там, раз уж надо приберечь бутылку на завтра, или, может, заглянуть на Смалганген, к Гуро, по дороге в Трактир? или лучше на обратном пути? ведь они давненько не виделись, думает он, может, он и переночует у Гуро, в ее квартире на Смалганген? раньше так бывало часто, первый раз много лет назад, еще когда он жил с Лив, но потом у Гуро поселился мужик, скрипач, во всяком случае, Гуро всегда называла его Скрипачом, и Асле, ясное дело, пришлось держаться в стороне, а Гуро и Скрипач прожили вместе не один год, потом он, правда, вдруг исчез, пропал, уехал вроде куда-то на восток, должно быть, в Телемарк, думает Асле, и с тех пор он часто собирался зайти к Гуро, да так и не зашел, думает он, а завтра надо сходить за выпивкой в магазин, эти вот остатки понадобятся ему завтра утром, думает он, так что надо потеплее одеться, ведь на улице холодно и снегопад, и пойти в Трактир или, может, на Смалганген, к Гуро, раньше-то часто к ней ходил, впрочем, нет, вряд ли она ему обрадуется, так что лучше пойти в Трактир, а завтра утром он сходит за водкой в магазин, ведь сидеть на кухне и хлебать пиво, пока дрожь не уймется, нет, он не выдержит, руки-то ужас как трясутся, он едва способен поднести стакан ко рту, но после стакашка-другого водки мало-помалу успокаивается, дрожь отступает, не сразу, немного погодя, но отступает, и тогда его несколько часов не тянет пить так много, только чуток пива, и часто, пока опять не потребуется спиртное, чтобы дрожь не вернулась, думает Асле, а еще думает, что он один и вообще-то хорошо быть одному, если б только он был здоров, если б не приходилось все время пить, думает он, треклятая дрожь, думает он, и если не считать тех двух девчонок, он почитай что целую неделю слова ни с кем не сказал, только когда ходит в магазин за выпивкой или за продуктами, он иной раз что-нибудь говорит, но если день не такой, как нынче, а как раньше, когда он не лежал колодой не в силах пошевелиться и не дрожал почем зря все время, в ту пору дни были невесомыми, парящими, быстро перетекали один в другой, не застревали, все было хорошо и легко, в ту пору одиночество доставляло удовольствие, все в ту пору было как бы парящей картиной, думает Асле, и он тогда писал картины и, увлекшись работой, мог уйти в картину с головой, но так было раньше, теперь он писать не может, ничего не может, все ему непомерно тяжело, да и трясет его все время, он пробовал позвонить Малышу, который теперь живет в Осло, но тот не отвечает, а Мальчуган и Дочка живут где-то в Трёнделаге, Лив он не видал невесть сколько лет, и Сив тоже, да и тяжесть эта внутри, точно камень, и трясучка, ведь если он хорошенько не выпьет, то дрожмя дрожит, дрожит, даже если выпьет довольно много, думает он, теперь все его силы уходят лишь на то, чтобы залить в себя малость спирного, с утра пораньше, как проснется, и несколько раз в течение дня, но зачастую унять дрожь все равно не удается или, чтобы успокоиться, требуется много спиртного, так что остатки надо приберечь на завтрашнее утро, думает Асле, а потом сходить за выпивкой в магазин, тогда к вечеру, возможно, полегчает настолько, что он сумеет выйти из дома, как нынче, прогуляться в Трактир, как нынче, ведь он, кажется, восстановил немного сил и, даже если на что другое их не хватит, то, по крайней мере, хватит, чтобы залить в себя малость спиртного, по крайней мере, уже хоть что-то, думает он, но вот ведь удивительно, спиртное хорошо ему помогло, думает он, однако ж теперь полностью им завладело, он был до того тяжелым, что все казалось непомерно тяжелым, даже слово сказать было тяжело, лишь спиртное приносило некоторое облегчение, давало возможность поднять руку, встать, сказать что-нибудь, и он отпивает еще один большой глоток и опять чувствует, как по телу растекается тепло, ох уж эти дни, когда ничего в нем не шевелится, когда он попросту тяжелый, да он и всегда-то был тяжелым, унылым, как говорится, меланхоличным, но никогда прежде не ощущал такой тяжести, когда даже слово сказать трудно, хочется только одного: выйти из дома, спуститься к берегу, войти в море и исчезнуть в том свете, который изредка светит из кромешной тьмы, думает он, но сейчас ему не хочется сидеть одному, он хочет выйти из дома, хочет пойти в Трактир, может, встретит там кого-нибудь из знакомцев, с кем можно поговорить? а может, там Гуро? она давно там не появлялась, или, может, он познакомится там с кем-нибудь, с кем раньше не говорил? с кем раньше не был знаком? а завтра сходит в магазин за выпивкой и, поскольку эти вот остатки прибережет на утро, сейчас он должен выйти из дома, прогуляться до Трактира, до «Последнего челна», так его называют, думает Асле, и я вижу, как он сует бумажник на прежнее место, во внутренний карман, надевает черную бархатную куртку, что висит на спинке стула возле журнального столика, выходит в переднюю, надевает длинное черное пальто, надевает шарф, из тех, что висят на крючке, проверяет, в кармане ли бумажник, который, понятно, на месте, и деньги там есть, он знает, и все годы в бумажнике у него лежит не что-нибудь, но маленькая репродукция «Свадебной процессии в Хардангере», эта картина была в учебнике, в хрестоматии, когда он еще ходил в начальную школу, и она очень ему нравилась, очень-очень, он, конечно, знает, что многие глядят на нее снисходительно, однако сам по-прежнему считает ее очень хорошей, что бы люди ни говорили, очень она хорошая, сам он так писать не умеет, куда ему, с тем, что пишет он сам, ни малейшего сходства не сыщешь, но еще в детстве он спрятал эту маленькую картинку из хрестоматии в свой бумажник, то есть сперва вырвал страницу из школьной хрестоматии, вырезал картинку и спрятал в тогдашний свой бумажник, ведь у него уже тогда был бумажник, хотя деньги там водились крайне редко, но, так или иначе, эта махонькая репродукция «Свадебной процессии в Хардангере» лежала у него в бумажнике, с тех пор лежала всегда, несколько раз он менял бумажник, однако ж репродукцию «Свадебной процессии» непременно перекладывал в новый, и теперь она вконец затерлась – едва разглядишь, что это «Свадебная процессия в Хардангере», правда, в некотором смысле картинка стала от этого только красивее, он не то чтобы часто ее рассматривал, но все-таки иногда доставал, а чтобы уместить в бумажнике, сложил вчетверо, пополам и еще раз пополам, потому-то она со временем как бы разделилась на четыре части, и сгибы, конечно, протерлись, так что он уже давно подклеил их с изнанки скотчем, и скотч держался крепко, худо-бедно соединял картинку, вот так он и ходил с нею в бумажнике, и прежде, и теперь, хотя теперь почти не разглядеть, что на ней изображено, и порой он доставал ее и рассматривал, только не дома, а разве что когда сидел один в Трактире или где-нибудь в другом месте и заняться было нечем, рассматривал не так уж часто, но все же, бывало, рассматривал эту старую фотографию «Свадебной процессии в Хардангере», вырванную из хрестоматии для начальной школы, вырезанную из вырванной страницы, думает Асле, а теперь, думает он, надо взять с комода в передней ключ и подойти к входной двери, лишь бы не встретить никого из соседей, лишь бы никто не встретился на лестнице, думает Асле и видит, что Браге стоит и смотрит на него, и Асле думает, что надо выгулять собаку, но сейчас он не в силах, лучше выгулять ее по возвращении, часок-другой она еще потерпит, и он говорит Браге, чтобы тот хорошенько следил за домом, а собака только смотрит на него, и Асле отпирает входную дверь, ничего не слышно, и он закрывает за собой дверь, запирает ее, спускается по лестнице, проходит мимо велосипедов и детских колясок внизу в подъезде и думает: лишь бы не нарваться на соседа или еще кого-нибудь, так он думает, идет к выходу на улицу, отворяет дверь и видит, что навстречу кто-то идет