Другое настоящее

Какой-то кошмарный непреходящий сюр.

Март, что мне делать? Что сделал бы ты на моем месте? Ах, да. Ты избил бы его и пырнул ножом.

Прислонившись плечом к стене, я закрываю глаза. Надо постараться заснуть. Просто поспать до возвращения тети Поли, и все будет хорошо.

Я сижу и слушаю звуки. Поначалу их немного – скрип куртки, которая трется о стену, мое собственное дыхание, шелест дождя. Постепенно в этой монотонности начинают звучать голоса: их два, и они переругиваются. «Хочу овсянки, – ноет женский. – Овсянки, овсянки, овся-анки-и…» «Мясо! – перебивает мужской. – Сегодня мясо!» «Овсянки-мясо-овсянки-мясо-овс-яс-о-я…» – талдычат они уже хором. Если б у меня был один рот и желудок на двоих, я бы тоже, наверное, до посинения спорила.

– Это ты мясо?

Я вскакиваю быстрее, чем успеваю открыть глаза. Из-за двери тринадцатой квартиры выглядывает старушечка в ярко-синем платке.

– Ты, говорю, что ли, Майя? – Узнала. Ту самую «тварь из новостей». Я готова спасаться бегством, косулей перепрыгивая через несколько ступеней сразу. – Полинина племянница?

Мой вздох облегчения вполне мог бы стать причиной цунами на другом краю света.

– Это я! Ключи потеряла.

Внезапная фея-крестная с готовностью выпархивает на площадку и мановением сухонькой руки отпирает оба тетушкиных замка. Не веря счастью, я устремляюсь в квартиру, но не успеваю вымолвить слова благодарности, как дверь за моей спиной захлопывается. Щелк-щелк.

– А вдруг ты не Майя! – торжествующе звучит голос моей спасительницы. И пусть. Я все равно никуда не собиралась.

Куртка, джинсы и свитер оказываются на полу, сама я забираюсь под одеяло и сворачиваюсь в комок. Меня знобит. Я доверилась Джону. Мне показалось, что мы сможем общаться и даже дружить. Я видела в его глазах интерес. Теперь понятно, что его вызвало: неместная, другая. Иными словами, дуреха.

– Дуреха, – шепчу я в темноту. В ответ вдали вскрикивает электричка. – Сама во всем виновата.

Несколько месяцев подряд я засыпала под твои голосовые сообщения. Включала самое раннее и далее, далее, далее. Ты болтал и смеялся. Вот уже второй раз тебя крадут у меня, выхватывают из рук и уносят. Но кое-что еще осталось…

Я шарю возле кровати и подтягиваю к себе дорожную сумку. В ней, под нижним бельем, носками и пижамами, лежит твой дневник.

Единственная возможность услышать твой голос. Последняя такая возможность. Говори со мной.

* * *

Март: «Ждал на улице, ел чипсы, внутрь не заходил, хотя вряд ли меня бы запомнили – рюмочная в спальном районе, пиво и водка за копьё, вот маргиналы и сползаются. Неподалеку, возле метро – стройка, но работы не ведутся, все стоит без движения. Раньше на этом месте был сквер. Прохожих почти нет. Около часу ночи вышел мужик, на ногах едва держался, попросил закурить, я ответил, что не курю. Нужно было отвести его на стройку. Я предложил вызвать ему "Убер". Он согласился. Мы постояли, как будто ждем такси. Я спросил, кто он по жизни. "Стихи пишу". Тогда я спросил, чем он зарабатывает на жизнь. Ответа не получил. Посмотрел в телефон, соврал, что машина подъехала, но водитель заблудился и нужно дойти пешком. Мы пошли. Мне пришлось взять его под руку и тащить. Воняло от него жутко. Пока шли, я попросил его что-нибудь прочесть. Он замычал и его стошнило прямо на себя. Ни в один "Убер" такое дерьмище не посадили бы. Я завел его на территорию стройки и толкнул. Он упал. Заныл что-то вроде "брат, за что". Я поднял с земли арматуру и несколько раз ударил его за то, что он назвал меня братом. После этого он уже лежал молча лицом вверх и не шевелился. У него в кармане была пачка самой дешевой поваренной соли. Пачка лопнула, и соль из нее просыпалась. Не знаю, зачем, но я посолил ему глаза. По щепотке на каждый, а остальное всыпал в открытый рот. Просто хотелось посмотреть. Он застонал, значит, еще чувствовал. Мне стало его жалко, я сказал, что скоро все закончится и он перестанет страдать. Достал нож и несколько раз ударил, не глядя. Домой вернулся пешком».

Глава 3. Шут, явитесь

«Гугл»: «Сорокалетний Лев Кой (литературный псевдоним, настоящая фамилия – Кошевой) бездомным не был. Жил в квартире в Печатниках, доставшейся ему от матери. Мать умерла год назад. Еще раньше от мужчины ушла жена. Завсегдатай своеобразного творческого сообщества, участники которого собирались в рюмочной, чтобы выпить дешевого пива и поговорить об искусстве, Кой называл себя поэтом и официально нигде не работал. "Иногда читал здесь (в рюмочной – прим. автора) свои стихи, получал деньги, – говорит подруга Коя, представившаяся Музой. – А так подметал двор, убирал снег, когда не в запое. Очень обижался на бывшую, все надеялся вернуть ее, доказать, что он гений. Лева и был гений: когда декламировал – люди плакали. Умел словами… Он же для нее сочинял, а она ушла, вот он и запил. Раньше-то мало пил, любил ее очень. Мы когда узнали – не поверили, он тем вечером вместе с нами сидел. Покурить вышел и не вернулся. Сумку даже оставил! За что его? Еще и поглумились…"