Другого выхода нет

– Yes, he does, don't worry, your surgeon is Dr. Glenn. (Да, он. Не волнуйтесь, ваш хирург доктор Гленн).

Так же с улыбкой, обещая, что мне будет не больно, она делает укол и вводит в вену жидкость голубого цвета. Не вынимая иглы, закрепляет её пластырем на руке для будущих вливаний. Я ещё не знаю, что эта игла будет со мной всё время пребывания в этом госпитале.

Дальше всё опять мне напоминает кино, подобные сцены встречались в разных фильмах. Меня так быстро завезли в операционную, что я даже не успел заметить, в какую именно дверь, что вобщем-то решающего значения не имело.

Последнее, что запечатлелось, это люди в светло зелёных комбинезонах, которые окружили меня и ловко переложили на операционный стол, сняли закрывающий грудь халат и укрыли простынёй. Увидел над собой большой светильник – и отключился.

В комнате ожидания возле операционной

Кто-то говорил мне до операции:

– Ты на какое-то время окажешься на «том свете». Интересно, что ты там увидишь?

Если бы я помнил, кто это был, я должен был бы его очень разочаровать. Возможно, я и посетил «тот свет», пока моё сердце от меня отключили, но я ровным счётом ничего не видел, и в моём сознании ничего не запечатлелось.

Таня потом расскажет, что она с Мишей и Викой провели почти семь часов в комнате ожидания.

Миша запечатлел на своём мобильнике этот исторический для нашей семьи момент.

Наконец, их ожидание закончилось, вышел очень уставший доктор Гленн, похоже, что прямо от операционного стола. Увидев Таню, понял, что она вместе с нашими сыновьями и обратился ко всем сразу:

– Операция прошла успешно, продолжалась 6 часов 30 минут. Сейчас его состояние стабильное. Операция сделана во время, так как аортный клапан был очень плохой, а митральный – лишь немного лучше. Несколько протекает ещё один клапан, но это большой риск – заменять сразу три клапана. Тем паче, что этот дефект не опасный».

Таня бросилась к нему, хотела расцеловать, но сдержалась и пожала его руку обеими руками.

По внутреннему распорядку госпиталя родственники могут посетить больного в реанимации уже через два часа после операции.

Здесь медсестры сидят у койки прооперированного 24 часа, поочерёдно сменяя друг друга, и не сводят с него и приборов глаз.

Прошло 2 часа после операции и родственникам разрешили на меня посмотреть. Войти могут только два человека. Вика принёс себя в жертву и ко мне зашли Таня и Миша.

Хотя я пришёл в сознание, но оно было ещё смутным, поэтому как прошло их посещение помню плохо. Больше знаю об этом со слов родных.

Я лежал в самом дальнем от входной двери боксе. Чтобы дойти до меня, надо было пройти мимо всех отгороженных перегородками боксов с людьми, прооперированными вчера и сегодня.

Лежал я с закрытыми глазами, подключённый катетерами и проводами к капельницам и каким-то приборам. Зрелище, наверное, не для слабонервных людей, и, конечно, оно напугало и расстроило Таню. Она чуть не разрыдалась, склонилась ко мне, стала целовать и шептать:

– Я тебя очень люблю, ты же знаешь, как я тебя люблю.

Наверное, я это услышал и расчувствовался. У меня, прямо как в сентиментальных романах, из глаза выкатилась и потекла по щеке «скупая мужская слеза». Миша, тоже готовый расплакаться, гладил меня по голове, спросил, больно ли мне, и я отрицательно покачал головой.

Позже Таня рассказала, что была поражена количеством приборов, к которым я был подключён массой проводов.

Впечатление такое, словно я находился в кабине космического корабля. В приборах непрерывно фиксировалась состояние работы сердца, создавалось ощущение, что я живу только с их помощью. Конечно, моим близким на это было страшно смотреть. Кто и как мог уследить за всеми их показаниями? Только постоянное присутствие медсестры, наблюдающей за приборами, немного успокаивало.

Говорят, что я довольно быстро начал «отходить» от наркоза. Но пребывание в реанимации я помню очень и очень смутно, как смесь того немногого, что отложилось в памяти, с позднейшими рассказами моих близких и персонала.

Помню склонённое надо мной, улыбающееся во весь рот лицо медсестры:

– Ну-ка, пожми мне руку – сказала она.

Я заколебался, не будучи уверен, что смогу это сделать, но пожал.

Это героическое усилие возвратило меня к жизни. Возможно, что я сжал её руку достаточно сильно, значит, жизненные силы ещё сохранились, и я могу считать, что выжил.

Неожиданная способность к рукопожатию меня взбодрила, а медсестру привела в восторг:

– В моей практике ещё не было случая, чтобы человек пожимал руку уже через 2 часа после наркоза и такой многочасовой операции – обратилась она к кому-то рядом.

Надо сказать, что я уже не помню, что происходило потом.

По рассказам родных, они провели со мной чуть больше 5 минут и ушли домой, убедившись, что я жив и под неусыпным надзором медсестры и приборов, а моё сознание продолжало постепенно возвращаться к жизни.

Миша послал родным и друзьям краткий отчёт о посещении меня в реанимации: