Прежде чем он успел ответить, раздался внезапный звук, который, как ни странно, вполне мог быть сочтен своего рода ответом на заданный ею вопрос и заставил их обоих вздрогнуть. Неподалеку, в комнате миссис Брим, сработал один из тех хитроумных и громких электрических звонков, которые в глазах миссис Бивер служили ярким примером характерных для Баундса нововведений. Оба подождали мгновение, затем доктор тихо произнес:
— Зовут сиделку!
— Не вас?
Пока миссис Бивер говорила, звонок зазвенел снова.
— Зовут сиделку, — повторил доктор Рэймидж, но все же направился к двери, через которую ранее вошел в холл.
Он снова остановился, прислушиваясь, и в следующее мгновение дверь распахнулась, пропуская высокого привлекательного молодого человека, одетого с иголочки, но строго, как раз для посещения церкви, и с большой орхидеей в петлице.
— Вы звали сиделку? — сразу же спросил врач.
Молодой человек стоял, переводя взгляд с одного на другую.
— Она там. Все в порядке. Но, ах, мои дорогие!..
И он, словно смахивая какой-то неотвязчивый зримый образ, с силой провел рукой по лицу, неизменная жизнерадостность которого проглядывала даже сквозь смятение.
— Как сейчас Джулия? — спросила миссис Бивер.
— Говорит, ей стало намного легче от того, что мы поговорили.
— О чем вы говорили, Тони?
— Обо всем, что она напридумывала, и это немыслимо — это ужасно.
— Если бы я не знал, что она хочет именно этого, — заметил доктор, — я бы ей не позволил.
Миссис Бивер окинула внимательным взором своего коллегу по управлению банком.
— Вы расстроены, бедный мой мальчик — на вас что-то нашло, и нешуточное. Произошло что-то, причинившее вам боль.
Тони Брим пропустил это замечание мимо ушей; его внимание было приковано к другому посетителю. Тот стоял, взявшись одной рукой за дверь, ведущую из холла наружу, и безмятежно глядел на раскрытые часы, которые держал в другой.
— Рэймидж, — внезапно выпалил Тони, — вы что-то скрываете? Разве с ней не все в порядке?
Маленькое аккуратное лицо доброго доктора, казалось, само собой сделалось еще круглее.
— Вы хотите сказать, что дорогая леди убеждена, будто ее последний час близок?
— Совершенно убеждена, — ответил Тони. — Если она отослала вас и сиделку, если она заставила меня опуститься на колени у ее кровати и взять ее за руки, то что, по-вашему, я должен был подумать?
Доктор Рэймидж широко улыбнулся.
— Ну, конечно же, что она готовится погибнуть во цвете лет. Я такого навидался предостаточно! — сказал он, обращаясь к миссис Бивер.
— Раньше это было возможно, но не теперь, — резонно возразила та. — Была вероятность, что она погибнет, но теперь это уже позади.
— Доктор, — спросил Тони Брим, — моя жена умрет?
Его друг на мгновение заколебался.
— Когда единственным симптомом склонности к тому является очаровательная многословность, с которой леди распространяется об этой возможности, можно заключить, что дела обстоят в известной мере неплохо. Но для окончательного суждения этого не вполне достаточно.
— Она говорит, что знает это, — продолжал Тони. — Но вы ведь знаете больше, чем она, не так ли?
— Я знаю все, что можно знать. Я знаю, что при определенных обстоятельствах славные молодые мамочки, сделав это неизбежное заявление, переворачиваются на другой бок и покойно засыпают.
— Именно это сиделка должна заставить ее сделать, — сказал Тони.
— Именно это она и делает.
Едва доктор Рэймидж договорил, как звонок в комнате миссис Брим прозвучал в третий раз.
— Прошу меня извинить! — невозмутимо добавил он. — Меня зовет сиделка.
— А меня она не зовет? — воскликнул Тони.
— О нет! — Доктор властно поднял руку. — Оставайтесь здесь.
С этими словами он отправился к пациентке.