Другой класс

Когда-то давно у меня в классе был один ученик, обладавший столь сильной впечатлительностью, что у него начинался приступ панического удушья, стоило ему стать свидетелем какого-нибудь, хотя бы самого минимального насилия. С ним это, например, регулярно случалось во время состязаний регбистов или во время шуточных сражений на игровой площадке; а однажды, когда у нас в школе поставили «Кориолан» Шекспира, где было довольно много «кровавых» сцен, он до такой степени расстроился, что ему пришлось выйти из зала. Наш старый директор даже хотел его наказать – побить тростью – за «проявленную трусость и несдержанность» (у Шейкшафта никогда не хватало терпения на «возню с чувствительной бригадой», как он выражался), но я этому мальчишке искренне сочувствовал и постарался все уладить. Того мальчика звали Джозеф Эппл, и он в итоге плохо кончил. Но он тем не менее был одним из моих учеников, как, впрочем, и Джонни Харрингтон. И каковы бы ни были наши с Джонни разногласия – по поводу досок почета, нового расписания и даже пресловутой поминальной службы, о которой так просил Гарри, – мне приятно сознавать, что инстинкт классного наставника меня не подвел, благодаря чему я все же успел вмешаться и защитить своего бывшего ученика.

Поскольку Уинтер был совершенно беспомощен и по-прежнему стоял на коленях, Спайкли ничего не стоило бы с легкостью завершить начатое. Но произошло то, чего он никак не ожидал: перед ним возник его бывший классный наставник, который, из последних сил вскарабкавшись на мост и яростно размахивая руками (именно так советуют вести себя при нападении диких зверей), орал во всю мощь своих легких:

– Спайкли! Прекратите это! Немедленно прекратите!

Глава пятая 4 ноября 2005, 21.12

Знаешь, Мышонок, есть в голосе преподавателя нечто такое, что никогда не теряет своей силы. И я, услышав этот голос, мгновенно вновь оказался в школе «Сент-Освальдз», словно никогда ее и не покидал; и там царил тот же запах полироли и меловой пыли; и точно так же падали на Южную лестницу солнечные лучи; и герани по-прежнему благоухали на подоконнике в классе Гарри.

Старый мистер Стрейтли, конечно, еще больше постарел. Мне вообще не верится, что он когда-либо мог выглядеть молодым. А теперь он и вовсе превратился в толстого, краснорожего, неповоротливого старика; и это, разумеется, был никакой уже не лев, а скорее слон; большой старый слон с маленькими глазками, очень злой и готовый к нападению. А ведь еще несколько мгновений, Мышонок, и с твоим братцем было бы покончено. Он, собственно, был уже повержен к моим ногам, я уже почти чувствовал вкус победы, и тут откуда ни возьмись появился этот Стрейтли, и все сразу пошло не так. Во всяком случае, появления свидетеля я никак не ожидал. И все же, как мне казалось, даже в его внезапном появлении было нечто романтическое; казалось, я все время ждал чего-то подобного – некой финальной сцены, которую потом описал бы на последней странице своего дневника.

– Мистер Стрейтли, вы что-то неважно выглядите. Вам следовало бы больше заботиться о своем здоровье.

Кстати, это была чистая правда: он действительно выглядел ужасно. Брюки в грязи; лицо багровое; задыхается, как разжиревший домашний пес. И я подумал: а ведь если мне удастся к нему подобраться, я, наверное, смогу и еще разок битой воспользоваться. Хотя, пожалуй, лучше было не спешить, а дождаться благоприятного момента, застигнуть его врасплох, а потом, возможно, попросту столкнуть в канал. Кроме того, мне, конечно, хотелось узнать, что именно ему известно и что успел рассказал ему твой братец.

Он посмотрел на меня своими слоновьими глазками и сказал:

– Одна смерть еще может показаться несчастным случаем, но три подряд – это уже больше похоже на дело рук серийного убийцы. Неужели вы думаете, что вам и на этот раз поверят? Или вы постараетесь вновь свалить вину на кого-то другого, как это было с Гарри?

Я рассмеялся. Конечно же, он ни о чем понятия не имел. Да и откуда он мог хоть что-то узнать, если я никогда и никому ничего не рассказывал. Даже тебе. Но на Стрейтли мой смех впечатления не произвел; наоборот, он нахмурился, и голос его дрогнул от избытка чувств, когда он спросил:

– Зачем вы это сделали, Спайкли? Ведь Гарри был очень хорошим человеком. Он всегда за вас заступался.

Я ответил не сразу. Некоторое время я просто смотрел на него, а он буквально задыхался от гнева и ярости, даже глаза кровью налились. На мгновение мне стало его жаль: в таком состоянии он казался куда более человечным; таким он мне почти нравился.

– Нет, Гарри никогда за меня не заступался, – сказал я. – И нисколько мне не помогал. Я собирался доверить ему одну тайну – нечто такое, о чем я никогда и никому не рассказывал. Нечто отвратительное, буквально пожиравшее меня изнутри. Я так ему верил. Я пошел к нему, думая, что он сумеет мне помочь. И знаете, что он сделал вместо этого?