Читаем Другой класс полностью

Я только плечами пожал. В данный момент мамаша Пигги меня совершенно не интересовала. А в случае необходимости, подумал я, с ней и попозже можно разобраться.

– Ну, и что ты мне принес? – спросил я у Пигги.

Он покачал головой и потребовал:

– Сперва, пожалуйста, сумку. – Джонни отдал ему сумку, и тогда он вытащил из внутреннего кармана куртки конверт. Адрес на нем был написан от руки, и даже при столь неверном свете я сразу узнал, чей это почерк.

У меня почерк всегда был очень хороший. Мелкий, округлый, чуть детский. И писал я всегда авторучкой фирмы «Уотермен» с пером из чистого золота. А в тот день у меня все как-то не клеилось, и письмо я тогда начинал писать дважды – так сильно руки дрожали от волнения.

Я взял письмо. Потом вдруг воскликнул:

– Эй, погодите-ка минутку! Что это там такое? Вон там! По-моему, там кто-то есть.

Твой брат инстинктивно повернулся в ту сторону, и я выразительно посмотрел на Джонни: пора! И Джонни выхватил из-под полы тот самый предмет, который я заранее велел ему с собой прихватить. Это была старая «сент-освальдовская» бита для раундерза[157], не слишком большая, но вполне пригодная для наших целей.

– Смотри, смотри! Там явно кто-то есть! Под деревьями прячется!

Вот теперь и было самое время со всем этим покончить, поскольку твой братец отвернулся и смотрел на тропу на том берегу канала. Но Джонни отчего-то снова застыл как изваяние, и лицо у него стало совершенно белым. Ну конечно! Я так и знал, что, когда придет пора действовать, а не болтать языком, он тут же скиснет. А то и в кусты юркнет. И он действительно скис. Типичный Голди! Одна болтовня, а мужества и силы воли ни на грош.

А твой брат, Мышонок, все вглядывался во тьму под деревьями.

«Я не могу», – одними губами сказал Джонни и сунул биту мне.

И тогда я, с силой размахнувшись, нанес страшный удар…

21.10

Я понял, что происходит, всего на несколько секунд позже, чем это было необходимо, потому и не успел вмешаться. Уинтер, отвернувшись от Спайкли и Харрингтона, смотрел с моста куда-то в сторону берега. Казалось, он смотрит прямо на меня. А затем все произошло так быстро, что я бы все равно не успел добежать до моста; к тому же, как только я сделал шаг, ногу у меня сразу свело судорогой.

Я не сумел как следует разглядеть, что за предмет Спайкли держал в руках. Больше всего это напоминало дубинку – мне, во всяком случае, так показалось. Короткую боевую дубинку с закругленным концом, явно очень удобную в обращении. А Уинтер был прямо-таки отличной мишенью для удара…

Я не успел даже крикнуть, чтобы предупредить его. Я и осознать-то толком не сумел того, что происходило буквально у меня на глазах. Позднее, вспоминая все это, я, так сказать, замедлил скорость смены кадров до вполне доступной моему восприятию, но тогда было, разумеется, уже поздно кричать и махать руками. Все было кончено.

Итак, Спайкли замахнулся дубинкой (которая впоследствии оказалась битой для раундерза), а Харрингтон стоял и смотрел на это. Уинтер, стоявший возле перил, удара никак не ожидал, но, когда бита уже просвистела в воздухе, он успел боковым зрением заметить резкое движение и чуть отклонился в сторону. Если бы удар Спайкли все-таки попал в цель, Уинтер, наверное, умер бы на месте или был бы тяжело ранен – и тогда Спайкли ничего не стоило бы довести задуманное до конца.

Я успел все это себе представить еще до того, как мой голос наконец вырвался наружу в виде истошного крика. Потом я услышал тошнотворный звук удара, увидел, как кто-то рухнул на колени…

Но на этот раз целью удара оказался вовсе не Уинтер. В тот момент, когда Уинтер попытался увернуться, Спайкли, мгновенно сориентировавшись, изменил направление удара и врезал полированной битой прямо Харрингтону в висок…

21.11

Это и помогло мне стряхнуть с себя внезапно охвативший меня паралич, и я, испустив боевой клич – самым громогласным своим, «башенным» голосом, – бегом бросился к мосту. Ноги мои скользили на глинистой тропе; колено терзала мучительная боль; икру опять свело судорогой. Я слегка пошатнулся, и тот проклятый невидимый палец тут же начал исполнять свое привычное соло – то ли на тубе, то ли на саксофоне, – пробираясь куда-то вглубь примерно на уровне второй и третьей пуговицы моего жилета.

Между тем на мосту творилось нечто невообразимое: Харрингтон лежал ничком без движения; Уинтер тоже упал на колени с ним рядом, и я решил, что Спайкли все же и его сумел задеть битой. Но потом, подбежав поближе, я понял, что у него, похоже, приступ астмы: он задыхался и судорожно хватал ртом воздух…

Перейти на страницу:

Все книги серии Молбри

Узкая дверь
Узкая дверь

Джоанн Харрис возвращает нас в мир Сент-Освальдз и рассказывает историю Ребекки Прайс, первой женщины, ставшей директором школы. Она полна решимости свергнуть старый режим, и теперь к обучению допускаются не только мальчики, но и девочки. Но все планы рушатся, когда на территории школы во время строительных работ обнаруживаются человеческие останки. Профессор Рой Стрейтли намерен во всем разобраться, но Ребекка день за днем защищает тайны, оставленные в прошлом.Этот роман – путешествие по темным уголкам человеческого разума, где память, правда и факты тают, как миражи. Стрейтли и Ребекка отчаянно хотят скрыть часть своей жизни, но прошлое контролирует то, что мы делаем, формирует нас такими, какие мы есть в настоящем, и ничто не остается тайным.

Джоанн Харрис

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература

Похожие книги

Доктор Гарин
Доктор Гарин

Десять лет назад метель помешала доктору Гарину добраться до села Долгого и привить его жителей от боливийского вируса, который превращает людей в зомби. Доктор чудом не замёрз насмерть в бескрайней снежной степи, чтобы вернуться в постапокалиптический мир, где его пациентами станут самые смешные и беспомощные существа на Земле, в прошлом – лидеры мировых держав. Этот мир, где вырезают часы из камня и айфоны из дерева, – энциклопедия сорокинской антиутопии, уверенно наделяющей будущее чертами дремучего прошлого. Несмотря на привычную иронию и пародийные отсылки к русскому прозаическому канону, "Доктора Гарина" отличает ощутимо новый уровень тревоги: гулаг болотных чернышей, побочного продукта советского эксперимента, оказывается пострашнее атомной бомбы. Ещё одно радикальное обновление – пронзительный лиризм. На обломках разрушенной вселенной старомодный доктор встретит, потеряет и вновь обретёт свою единственную любовь, чтобы лечить её до конца своих дней.

Владимир Георгиевич Сорокин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза