Другой класс

– Я видел, как Джимми проверял кабели, – сказал он. – И, разумеется, задал Бобу соответствующий вопрос. – Он снова презрительно фыркнул. Чувствовалось, что он буквально разрывается между лояльностью по отношению к начальству и своим личным пониманием того, что такое приличия и справедливость. – И Боб мне все объяснил. Сказал, что это из-за прошлогодних событий. И прибавил, что если бы в прошлом году в школе имелись камеры наблюдения, то трагедию можно было бы предотвратить. А еще он меня предупредил, что если я кому-нибудь об этом расскажу, то контракт со мной могут и не продлить. Ублюдок. Словно я стал бы…

Я был впечатлен. За тридцать четыре года я ни разу не слышал, чтоб доктор Дивайн отозвался о ком-то из вышестоящих коллег в столь разнузданных выражениях. Я вспомнил самый первый день триместра и перебранку между Дивайном и Стрейнджем, которую я совершенно случайно подслушал. И те слова: Рой Стрейтли знает…

Что же все-таки знает Рой Стрейтли? Знает, чем он обязан «Сент-Освальдз»? Знает, что начальству не удалось исполнить свой долг по отношению к преподавательскому составу? Знает, что такие, как Боб Стрейндж, всегда сумеют извлечь для себя пользу?

– Я, собственно, вот что хочу сказать, – снова заговорил Дивайн. – Я заметил, что все это время вы тайно следили за новым директором, и если вы действительно замышляете некий бунт, то я хочу в нем участвовать.

И снова я был впечатлен. Вынужден признаться, что за столько лет работы в «Сент-Освальдз» я ни разу не видел Дивайна таким. У меня даже мелькнула мысль, что все эти годы я, должно быть, попросту недооценивал этого человека, точнее, оценивал его совершенно неправильно, и мне сразу захотелось посвятить его в расследование, проделанное Уинтером. Но тут я вспомнил, сколь малую поддержку Дивайн оказал Гарри во время того судебного процесса, да и теперь не выказал, можно сказать, ни малейшего сочувствия убитому горем Эрику, и я решил, что ничего ему не скажу, а на встречу с Уинтером лучше все-таки пойду один. И потом, думал я, мне терять уже нечего, а у доктора Дивайна все еще имеются кое-какие возможности продолжить карьеру. Так зачем подвергать его излишнему риску, поддавшись собственному, совершенно неуместному душевному порыву?

– Извините, доктор Дивайн, но мне нужно идти, – сказал я и потянулся за пальто. Десять минут быстрой ходьбы по берегу канала – точнее, десять минут бега, – и я, возможно, еще успею вовремя.

Я чувствовал, как тот невидимый механизм работает все слаженней. Гарри явно написал Эрику какое-то важное письмо. Это очевидно – хотя бы потому, что Глория так упорно отрицает, что видела это письмо, несмотря на обещанное мною значительное вознаграждение. Затем таинственная двойная жизнь Уинтера. Странное выражение лица Харрингтона, когда я случайно засек его в «Школяре». И эти слова Эрика: «Насколько хорошо мы на самом деле знаем своих друзей? Разве можем мы знать, что таится у них в душе?»

– Один вы туда не пойдете, – решительно заявил Дивайн. – Ни в коем случае. Тем более после того, что случилось в прошлом году.

Я пожал плечами. Наверное, он был прав – в прошлом году Ночь Костров принесла не только «порох, предательство и заговор», но и убийство Колина Найта, но и почти смертельное ранение кинжалом одного из преподавателей, но и совершенно несвоевременный сердечный приступ, который был весьма ловко преподнесен мне врачом как «последнее предупреждение моего организма о необходимости навсегда забыть о пирожках, сладостях, сырах и сигаретах «Голуаз».

– Ох, Дивайн, – сказал я, – молния никогда не ударяет дважды в одно и то же место.

Он презрительно фыркнул:

– Статистически некорректно. На самом деле данная разновидность молнии как раз вполне способна ударить сколько угодно раз в одно и то же место – а точнее, в голову одного старого глупца, как только он, вытянув шею, высунется из-за парапета.

Я проигнорировал его замечание и открыл дверь, хотя он, наверное, все-таки был прав. Впрочем, времени оспаривать данную точку зрения у меня совершенно не оставалось. К тому же я не знал, как долго Уинтер станет ждать меня на мосту. А мне очень хотелось услышать то, что он собирался мне сообщить, – что бы это ни было. Да, мне непременно хотелось это услышать, хотя грохот того неведомого механизма, звучавший у меня в ушах, становился уже совершенно безжалостным.

Над парком Молбри вспыхнул фейерверк – точно букет цветов, волшебным образом возникший из шляпы фокусника. Зеленые и голубые хризантемы расцветали в небе с еле слышным потрескиванием. Интересно, о чем все-таки хотел рассказать мне Уинтер? И почему он назначил мне встречу именно на мосту? И что он имел в виду, цитируя Софокла? Ведь он прекрасно знал, что больше всего на свете мне хочется получить ответы на свои многочисленные вопросы?

Дивайн так и остался стоять в дверном проеме, когда я, не задержавшись даже для того, чтобы запереть дверь, бросился в сторону канала.