Другой класс

Теперь, разумеется, ученики ходят в школу с сумками типа почтовых или с рюкзаками, которые украшают наклейками с изображением разнообразных рок-групп, героев комиксов или компьютерных игр. Все это, разумеется, противоречит школьным правилам. Впрочем, столь же постоянно нарушается и еще одно школьное правило – о том, что носки должны быть строго определенного цвета, – но я, например, даже не пытаюсь бороться ни с тем, ни с другим нарушением. Цвет носков или дурацкие картинки на рюкзаках моих мальчиков заботят меня куда меньше, чем их духовное развитие или состояние их нервной системы. Вот почему, когда юный Аллен-Джонс предстал передо мной через минуту после начала обеденного перерыва, я предпочел проигнорировать Чудесную Женщину, кокетливо подмигивавшую мне с его рюкзака, и сразу взял быка за рога.

– У вас что-то случилось, Аллен-Джонс? Вы обычно первый в очереди в буфет.

На лице его промелькнул призрак обычной радостной улыбки, и он тихо сказал:

– Мне просто хотелось переговорить с вами, сэр.

– По поводу латыни или английского?

– И того, и другого, сэр.

Я сунул руку в верхний ящик стола, вытащил пакет с лакричными леденцами и предложил:

– Леденец?

– Нет, спасибо.

– Ого! Теперь я, пожалуй, начинаю беспокоиться, – сказал я. – Никто никогда не отказывается от моих леденцов, если не считать доктора Дивайна, который, как известно, на все имеет свои воззрения.

– Ладно. – Он все-таки взял розовый леденец. – Назовем это превентивной мерой.

– Полагаю, это весьма мудрое решение, – сказал я.

Торопить его я не стал – пусть спокойно сгрызет свой леденец – и принялся стирать с доски нацарапанную за время моего отсутствия в классе чьей-то веселой юной рукой одну из самых старых фонетических шуток, приведенную в учебнике по латыни: Caesar adarat forte. Brutus adsum jam. Caesar sic in omnibus. Brutus sic intram[78]. Я всегда считал, что лучше всего самые старые и самые глупые шутки, но эта была старой еще до моего появления на свет. И все же она время от времени всплывает на поверхность; она подобна елочной игрушке времен нашего детства, которую каждый год на Рождество извлекают на свет божий, и мы каждый раз замечаем, что блеска в ней стало чуть меньше, однако та сладкая ностальгия, которую она пробуждает в душе, стала только сильнее. Меня, например, подобные шутки бодрят – возможно, они заставляют меня вспоминать о невинных годах детства.

– Итак, что вас тревожит? – спросил я.

– Дело в том, сэр, – сказал Аллен-Джонс, – что я – гей.

Вот уж этого я точно никак не ожидал. Как правило, мальчики не обсуждают со мной ни свои сексуальные предпочтения, ни так называемые вопросы интимного характера; они традиционно предпочитают делиться подобными откровениями с кем-нибудь из молодых ассистентов французской кафедры, которые, естественно, кажутся им куда более доступными, чем даже наш капеллан, доктор Бёрк.

– Гей? – переспросил я, что было довольно глупо с моей стороны.

И я вспомнил слова Гарри Кларка о том, что у меня часто на лице прямо-таки написано: где-угодно-только-не-здесь. Интересно, подумал я, у меня и сейчас такое выражение лица? И часто ли Гарри доводилось замечать на лицах своих друзей нечто подобное? Ведь многие воспринимают гомосексуализм как нечто заразное, и боязнь «подцепить инфекцию» затмевает всякое душевное тепло. Однако я что-то не замечал, чтобы отношения между моими «Brodie Boys» как-то изменились; по-моему, они оставались прежними, такими же веселыми и жизнерадостными, как и прежде, и я припомнил, как они на днях с хохотом обсуждали нависшую над нами угрозу вторжения девиц из «Малберри Хаус» и как Аллен-Джонс заявил, что «наш класс – это зона свободного садоводства». Ах, если б и я тогда сумел вот так посмеяться вместе с Гарри Кларком! Но я не только этого не сумел, но и некоторое время чувствовал себя не в своей тарелке, а потом мы с ним больше никогда об этом не заговаривали…

Аллен-Джонс только посмотрел на меня. Взгляд у него всегда очень прямой и, надо сказать, довольно взрослый для такого юного существа.

– Я просто подумал, – спокойно пояснил он, – что уж лучше я сам вам об этом скажу, сэр. На тот случай, если возникнут проблемы.

– Какие еще проблемы? – удивился я. – Что вы имеете в виду?

Он пожал плечами с видом человека, безмерно уставшего от жизни, что скорее подошло бы такому старику, как я.

– Ну, здешнее-то окружение вряд ли можно назвать сочувствующим, – сказал он. – И как бы я ни любил нашу старую дорогую школу, но здесь все же куда больше внимания уделяется регби и молитвам в часовне, чем музыкальным спектаклям.

Я только вздохнул.

– И все же, – сказал я, – вам, насколько я понимаю, это никак не мешает, например, выполнять домашние задания по латыни, не так ли? А значит, никаких особых проблем у нас с вами нет и быть не может. И я, скорее всего, сразу же постараюсь забыть о нашем разговоре – если, конечно, вы не нуждаетесь еще в каких-то советах с моей стороны.