Другой класс

Что же касается Гарри, то я, признаюсь честно, по-прежнему испытывал некое смущение в связи с тем его неожиданным признанием. Встревожили меня и слова нашего капеллана. Во всяком случае, я не то чтобы избегал Гарри – мы оба под конец триместра были страшно заняты, – но и не пытался его отыскать. Мы с ним больше не пили чай на большой перемене; и в «Жаждущего школяра» не заглядывали. Теперь я торчал в учительской, попивая тамошний жидкий чаек, и писал поздравительные открытки к Рождеству; ну и, разумеется, у меня хватало хлопот с разными забияками, хулиганами, злостными курильщиками и с теми, кто упорно не выполняет домашние задания; и потом, меня постоянно донимал своими жалобами доктор Дивайн, полагавший, что кто-то крадет у него цветные мелки. Эрик тоже несколько от меня отдалился – хотя я ни слова не сказал ему о нашем с Гарри разговоре. Впрочем, он – в отличие от меня – никогда не испытывал к Гарри особо теплых чувств; ему вообще было свойственно проявлять порой поистине пуританское отношение к самым неожиданным вещам. А также, возможно, он немного меня ревновал – как-то уж больно легко мы с Гарри стали настоящими друзьями. Вообще-то переменчивость настроений Эрику всегда была свойственна – сегодня он весел и разговорчив, а завтра замкнут и молчалив, – и я не стал придавать особого значения его временной, как мне казалось, холодности.

Наверное, даже если б я тогда понимал, что, собственно, происходит, я бы все равно не знал, как это изменить. Во всяком случае, теперь я пытаюсь себя убедить, что воспринимал все именно так. Хотя иногда мне все же приходит в голову мысль о том, что все могло бы быть иначе, и я испытываю некое – возможно, совершенно неуместное – чувство собственной вины; примерно то же чувство я испытываю, узнав о смерти кого-то из моих прежних учеников, что теперь, естественно, случается все чаще, но привыкнуть к этому я никак не могу, и мне каждый раз кажется, что я, именно я должен был бы там оказаться, и тогда, возможно, ничего не случилось бы. Нет, мне, конечно же, следовало тогда разыскать моего друга и поговорить с ним.

А сегодня вечером, двадцать четыре года спустя, я, сидя в своем полутемном доме в полном одиночестве, решил вновь открыть присланную Гарри коробку, вытащил один из синих школьных дневников и начал его читать, жуя пирог с мясом и запивая его пивом. Я читал долго, пока не устали глаза, хотя ничего особенного там, в общем-то, и не было: какие-то наспех нацарапанные напоминания себе самому; какие-то заметки, сделанные по ходу урока; несколько рисунков и стихотворных строк – то ли его собственных, то ли чьих-то еще.

Мне снилось, что я стар, но ты…

о, ты по-прежнему со мною рядом,

Ты остаешься вечно юным…

И звезд полна та чаша, что в твоих руках.

Но теперь мне казалось, будто я вновь слышу голос Гарри, все такой же сильный, несмотря на груз прожитых лет. И я решил, что непременно прочту все его дневники, хотя читать придется очень медленно. Почерк у Гарри мелкий, небрежный; к тому же прямо в тексте иногда попадаются маленькие карикатурные зарисовки учеников на уроке или, чуть реже, преподавателей. А порой какая-то строка вдруг вертикально пересекает всю страницу, точно скалолаз, взбирающийся по отвесной щеке горы, или начинает описывать беспорядочные круги, и тогда слова в ней напоминают вереницу повозок, собравшихся вокруг лагерного костра.

Зрение у меня уже не то, что прежде, и глаза мои через некоторое время начинают бунтовать. Но я знаю, что просто обязан дочитать все до конца, ибо наверняка в этих записях есть нечто такое, что мне необходимо для себя открыть. Иначе Гарри и не стал бы оставлять их мне. Он был уверен, что я тщательно разберу каждое его замечание, вникну в смысл каждой небрежно нацарапанной строчки. Именно так я и поступлю. И непременно найду то, что он для меня оставил. Мне просто нужно немного времени.

Глава седьмая Осенний триместр, 1981