Другой край мира (СИ)

В воздухе пахло талым снегом, и под дорогой слышен был закованный в каменную кладку поток, бегущий из небольшого ущелья в склоне. Пачу шёл, мерно размахивая хвостом, и огромные копыта оставляли следы в грязи.

Дома она посмотрела на свою маленькую стопку вещей. Немного одежды, праздничный наряд, пяльцы, нитки, игла, травы от болей, полотенце, гребни. Конда сказал, что много брать не надо, потому что в пути наряжаться будет некуда, а в порту можно найти всё что угодно.

Аяна села и неожиданно тихо заплакала. Она выходит из этого плавного, равномерно движущегося рисунка жизни, в котором она перемещалась столько лет, и ей самой придётся сказать об этом маме и отцу.

– Мама, я хочу уехать.

– Хорошо, солнышко. Возьмёшь Пачу?

– С ними.

Мама закрыла глаза и побледнела.

– Всё-таки решила.

– Да. Когда ты узнала?

– Давно. Дай я поцелую тебя. Посидишь со мной?

– Ты отпускаешь меня?

– А я могу тебя удержать? Запереть? Только, я прошу, подумай. Солнышко, хорошо подумай!

Они сидели и плакали, обнявшись.

Отец зашёл позже и сидел молча, обнимая её. Он плакал, и Аяна плакала вместе с ним.

Вечером пришёл Конда.

– Аяна, – сказал он, – Айи.

Больше они ничего не говорили.

Аяна проснулась до рассвета и обняла Шоша, который спал у неё в ногах. Его тёплая шубка пахла деревом. Наверняка опять спал в сарае, где отец мастерил маленькую повозку для мамы. Аяна вспомнила, что через пару дней после их отъезда отец должен был забрать игрненевую кобылку из верхней деревни, и у неё кольнуло сердце. Она не увидит, как будет расти Вайд, не увидит малыша, который родится у Тили. Нэни, Миир, все, кого на знала... Она готова была дать руку Конде и идти за ним на свет и в самую густую непроглядную тьму, но лица тех, кого она оставляла позади, тревожили её.

Она спустилась в купальню и нашла там рыдающую Лойку.

– Ты плачешь из-за Верделла? – спросила она, разглядывая волосы сестры, которые она, похоже, снова укоротила, и теперь уже намеренно. – Или из-за меня?

– И то, и другое, – сказала Лойка. А больше из-за того, что у меня сегодня тоже начались женские дни, как и у вас всех, и я теперь буду как любая другая девчонка, а потом вырасту и стану такой же унылой, как и все тут!

Она рыдала, уронив голову, и Аяна обняла её.

– Лойо, милая, это не так страшно, – быть как все.

– Это страшнее всего, – прошептала Лойка. – Меня так иногда здесь всё злит! Тупые люди, тупые правила. Тебе везёт, ты уезжаешь. А я остаюсь!

Она выбежала из купальни, хлопнув дверью так, что одно из сидений со скрипом откинулось, а дед Баруф начал браниться из своей комнаты.

Аяна умылась и пошла к себе за гребнями. Там сидел Конда.

– Я не выдержал. Аяна, поцелуй меня, и я уйду.

Она поцеловала его, и он почти сразу ушёл.

В раздумьях она спустилась к очагу, но есть не хотелось. Она посидела, беспокойно глядя на мерцающие угли в каменном поддоне, потом прошла по коридорам второго этажа, где было пусто и холодно, спустилась в зимние комнаты и наткнулась на Воло.

– Кирья, зайди ко мне, – махнул он рукой. – Нам надо поговорить. Я не трону тебя и не обижу.

– Ты, конечно же, против того, чтобы я ехала с вами, – сказала она, перешагивая порог. – Я знаю, что не нравлюсь тебе.

– Ты мне не нравишься? – изумился он. – С чего?

– Ты говорил про меня гадости. Но, в общем, это неважно. Я еду не с тобой, а с Кондой, а у тебя там своя невеста.

– Я никогда не говорил про тебя гадостей, – нахмурился Воло, ещё больше выпрямляясь. – Мой брат испытывает влечение к тебе. Кто я такой, чтобы осуждать его выбор?

Аяна пожала плечами.

– Ты называл меня ребёнком.

– Но ты и есть ребёнок. Более того, Конда тоже ведёт себя как капризный, несносный ребёнок. Он мой брат, и я испытываю к нему привязанность и уважение, но он на пороге того, чтобы испортить жизнь себе и сломать тебе. Ты хоть понимаешь, что тебя ждёт в том мире?

– Понимаю. У вас существуют правила и ограничения для девушек. Мне рассказывали.

Воло встал напротив неё и потёр виски.