– Вы заперты здесь, – сказал он, роняя слова, как камни. – Вы заперты здесь, в вашей чудесной, тихой, плодородной долине, куда столетиями не доносились отголоски войн, где нет убийств, несправедливости, алчности и кровавой жажды власти, – всего, что было и есть там, у нас. Вы заперты здесь, как беззащитные малыши заперты в детской, пока родители заняты своими взрослыми ответственными делами снаружи. У вас даже денег не существует, кирья. Вы все – дети, которые никогда не покидают свою комнату. Вы все просто дети, которые по какой-то странной прихоти судьбы выглядят взрослыми. Но ваша долина довольно обширна, и здесь тебя окружают близкие люди, которые обнимают тебя и разделяют твои взгляды на жизнь. Там же у тебя будет не долина. У тебя будет четыре комнаты и обнесённый высоким забором парк, в котором садовник так часто подрезает деревья, что они перестают быть похожими на настоящие деревья, и от этого тебе захочется кричать. Но ты не сможешь уйти, когда тебе этого захочется. Нет. Ты будешь выпрашивать разрешения выйти. И ты никогда не выйдешь никуда одна. Ты слышала об обычаях, но не примеряешь их к себе, думаешь, что способ их обойти найдётся, но нет. Он не найдётся.
Аяна слушала его и не верила своим ушам. Да что же он говорил такое? Она прошла к столу и схватилась за край, чтобы руки не дрожали.
– Тебя будут окружать не близкие люди, готовые поддержать, – сказал он, – а пара катьонте, которые будут униженно лебезить перед тобой и выслуживаться, а потом, выйдя за твою дверь, каждая из них будет грызть другой горло за твоё расположение. Но не из-за того, что любит тебя, а ради того, чтобы стать твоей личной ками и получать на пару серебряных больше. Ты не сможешь делать то, что хочется тебе самой, потому что весь твой день будет подчинён определённому распорядку, так же, как и твой внешний вид должен будет соответствовать определённым правилам, таким строгим, что ты будешь задыхаться в них. Страстные, нежные встречи с любимым? Забудь, кирья! Он будет отсутствовать восемь месяцев из двенадцати, а оставшиеся четыре будет в постоянных ответственных разъездах по торговым делам отца. Всё это время ты будешь ходить по своим четырём комнатам, потому что замужним женщинам нельзя просто так покидать дом. Ты будешь видеть его раз в неделю эти четыре месяца, и, может, если повезёт, два раза в год ты будешь сопровождать его на приём во дворце. А там ты будешь обязана выглядеть безупречно, хотя на тебя никто не посмотрит прямо, но при этом любая твоя оплошность вызовет лавину сплетен и сочувствия твоему мужу, который отказался от престижного брака ради бесплатной жены.
– Бесплатной... жены? – повторила Аяна.
Её лицо горело. Его слова падали, как зёрна из её раскрытой ладони на борт погребальной повозки маленького Витара.
– Да, да, кирья. Он не потратит ни копейки на то, чтобы выкупить тебя у родителей, и злые языки будут говорить, что он женился на тебе из экономии. У тебя есть образование, да, но там это неважно. У тебя нету главного – репутации, родового имени, связей – ничего. И кир Пулат тоже окажется в двусмысленном положении. Знаешь, что о нём скажут? Люди начнут говорить, что он пожалел денег на знатную, хорошую жену для бесполезного сына, который всё равно не даст ему наследников. Какая экономия! Поразмысли, как эти слухи отразятся на отношении кира Пулата к сыну, которого он сам уже швырнул подальше от дома, как комкают и выбрасывают неудачное письмо.
Аяна схватилась за виски и зашагала по комнате.
– Но я смогу видеть его хотя бы раз в неделю. Да хоть раз в год! Здесь я не увижу его никогда! Никогда, Воло!
– А ты не думала, что это к лучшему? Ты хоть понимаешь, насколько быстро ты начнёшь чахнуть в этой клетке со стрижеными деревьями вокруг? И он будет понимать это, и сожалеть, что посадил тебя в неё. Все восемь месяцев в море, среди солёного ветра, в многолюдных торговых портах и бухтах жарких островов он будет думать, как ты меряешь шагами свои четыре комнаты. Да, он будет приходить к тебе, но встречи будут отравлены его раскаянием, сожалением и тяжким чувством вины. Ты даже не сможешь отвлечься на детей, как это делают другие женщины. Он же сказал тебе, не правда ли? Ты будешь чахнуть и стареть среди совершенно чужих людей, которые не понимают ничего в твоей душе, пока не увянешь, как цветок, пересаженный в неподходящую почву. И однажды он придёт домой, такой красивый, высокий, широкоплечий, загорелый и просоленный вольным морем, с проседью в густых волосах, а от него будет пахнуть другой женщиной. Такой же свободной и прекрасной, какой ты была когда-то, до того, как попала в эту тесную клетку и тебе подрезали крылья. Кирья, подумай, каково будет ему осознавать всё это? А осознание придёт рано или поздно. Он уговаривает себя, что вы-то с ним найдёте выход. Возможно ли это среди такого количества условностей и подводных камней? Возможно ли это в том мире, куда ты так безрассудно стремишься? Подумай, кирья.