Другой остров Джона Булля

В калитку входит пожилой фермер. Он невысокого роста, жилистый, с землистым лицом, низким голосом и угрюмыми манерами, которыми он хотел бы внушить страх, но внушает скорее жалость. Он настолько стар, что в юности, быть может, носил фризовый фрак с длинными фалдами и панталоны до колен; но теперь он прилично одет в черный сюртук, цилиндр и серые брюки; и лицо у него настолько чистое, насколько этого можно добиться умыванием, чем, впрочем, сказано немного, так как эта привычка усвоена им недавно и еще находится в конфликте с его естественными наклонностями.

Вновь пришедший (у калитки). Доброго всем здоровья. (Входит в садик.)

Ларри (покровительственным тоном со своего места). Да ведь это Мэтью Хаффиган? Узнаете меня, Матт?

Мэтью (нарочито грубо и отрывисто). Нет. Кто вы такой?

Нора. Ну что вы, я уверена, что вы его узнали, мистер Хаффиган.

Мэтью (нехотя соглашаясь). Ларри Дойл, что ли?

Ларри. Он самый.

Мэтью (обращаясь к Ларри). Я слышал, у вас хорошо дела пошли там, в Америке?

Ларри. Да, ничего себе.

Мэтью. Встречали там, наверно, моего брата Энди?

Ларри. Нет. Америка большая страна. Искать там человека — все равно что иголку в стоге сена. Говорят, он там теперь важная шишка.

Мэтью. Да, слава богу. Где ваш отец?

Тетушка Джуди. Он у себя в конторе, мистер Хаффиган, с Барни Дораном и отцом Демпси.

Мэтью, не желая больше тратить слов на пустые разговоры, поворачивается и уходит в дом.

Ларри (глядя ему вслед). С ним что-нибудь неладно?

Нора. С ним? Почему ты думаешь? Он всегда такой.

Ларри. Со мной он не всегда бывал таким. Когда-то он был очень любезен с мастером Ларри; слишком даже любезен, на мой взгляд. А теперь ворчит и огрызается, как медведь.

Тетушка Джуди. Ну да ведь он купил ферму в собственность по новому земельному закону.

Нора. У нас большие перемены, Ларри. Прежних арендаторов и не узнать. Иные так себя держат, словно ответить на вопрос — и то уже милость с их стороны. (Отходит к столу и помогает тетушке Джуди снять скатерть; вдвоем они складывают ее.)

Тетушка Джуди. Интересно, зачем ему Корни понадобился. Он сюда носу не казал с того дня, как последний раз принес арендную плату. И как он с ним тогда разговаривал! Деньги ему чуть ли не в лицо швырнул.

Ларри. Неудивительно! Разумеется, они все нас до смерти ненавидели. Ух! (Мрачно.) Я помню, как они приходили в контору и рассыпались перед моим отцом — какой, мол, я славный мальчик, и ваша милость то, и ваша милость се, а руки у них чесались схватить его за горло.

Тетушка Джуди. Вот уж не знаю, что им плохого сделал Корни. Ведь это он устроил Матту долгосрочную ссуду и поручился за него, как за порядочного и трудолюбивого человека.

Бродбент. А он трудолюбив? Это, знаете ли, редкость среди ирландцев.

Ларри. Трудолюбив! У меня с души воротило от его трудолюбия, даже когда я был мальчишкой. Трудолюбие ирландского крестьянина — это что-то нечеловеческое; это хуже, чем трудолюбие кораллового полипа. У англичанина здоровое отношение к труду: он делает ровно столько, сколько необходимо, да и от этого норовит увильнуть где можно; а ирландец работает так, словно умрет, если остановится. Этот Мэтью Хаффиган и его брат Энди сделали пашню из каменной россыпи на склоне холма; голыми руками расчистили ее и разрыхлили, и первую свою лопату купили на выручку с первого урожая картофеля. А еще говорят о добром пахаре, который выращивает два колоса пшеницы там, где рос только один. Эти двое вырастили целое поле пшеницы там, где раньше и кустику вереска не за что было уцепиться.

Бродбент. Но это великолепно! Только великий народ способен рождать таких людей.

Ларри. Таких дураков — вы хотите сказать! Им-то какая была от этого польза? Как только они это проделали, лендлорд назначил им арендную плату в пять фунтов в год, а потом согнал их с земли, потому что они не могли столько заплатить.

Тетушка Джуди. А почему они не могли заплатить? Ведь мог же Билли Байрн, который взял землю после них.