Другой путь. Часть первая

Но, конечно, не шведский язык меня интересовал. По-русски бормотал с этого дня разные вежливые фразы мой молчаливый рот. Я собирался в страну, где невыгодно было разговаривать грубо, и поэтому повторял про себя: «Будьте любезны, будьте добры, сделайте одолжение, пожалуйста». Я собирался туда один. Мне некого было вести за собой в эту страну для ее завоевания, как вел когда-то Арви Сайтури. Самому мне предстояло ее завоевать. Вот как складывались мои дела. Что же делать! Все равно ничего другого не оставалось у меня впереди, так хоть Россию на всякий случай завоевать, что ли. Все-таки это кое-какой капитал для меня на остаток жизни, хе-хе.

А тем временем весна продолжала наполнять воздух земли своим теплом, и земля все глубже раскрывалась навстречу ее теплу, даря ей в благодарность за него все удивительные запахи своих недр. Они дремали где-то в ее глубине, эти запахи, приглушенные снегами и морозами зимы, и теперь вышли наружу, радуя ноздри и грудь. Для того, должно быть, и дана человеку зима, чтобы сердце его истосковалось по весне и тем радостнее приняло ее появление. Живи человек среди вечного лета и вечной зелени, не познал бы он такой радости. Бог знал, что делал, погружая землю на время в снег и холод.

На заливе тоже не пропали даром старания весны, и скоро я уже побывал на своей первой воскресной ловле. Впрочем, назвать это ловлей было бы не совсем правильно. Просто я прогулялся не торопясь к открытому заливу, ловя в свой лоскутный парус чуть заметный западный ветер. Госпожа писательница уже разгуливала по своему крохотному островку, одетая в длинные серые штаны и белую фуражку. Я приподнял шляпу, проезжая мимо. Но для нее, должно быть, непонятно было это слишком простое движение — такими высокими и сложными были ее мысли. Только ее девочка, еще не успевшая так высоко вознестись над землей, помахала мне ручкой да кивнула головой посторонняя, простая с виду женщина, вскапывавшая лопатой их грядки. Зато не пожалел для меня кивков белый старик, перебиравший сети на берегу Купписаари. И я тоже махнул ему шляпой столько раз, сколько махнул бы всякий задумавший уйти от близких ему мест навсегда.

Но я не ушел. Я только сделал вид, что ухожу. Для себя сделал вид. Я вел свою лодку прямо на юг и говорил себе: «Вот оно уже совершилось, вот я уже иду туда». Я хотел почувствовать, как оно будет выглядеть, когда это совершится по-настоящему. Но про себя я знал, что вернусь, и это помешало мне почувствовать.

Чтобы почувствовать это сильнее, я повторил такую же прогулку вечером, переодевшись как бы невзначай в синий воскресный костюм. В нем собирался я проделать свой последний в жизни поворот. И если бог судил мне погибнуть на этом повороте, то незачем было оставлять его кому-то в подарок. Пусть и он гибнет вместе со мной. К этой же прогулке я зачернил слегка разведенной сажей самые светлые куски паруса, чтобы сделать его менее заметным в сумерках, и вычерпал начисто из лодки воду. И, делая эту прогулку совсем близкой к настоящей, я на всем пути к открытому заливу твердил русские фразы из разговорника:

— Не откажите мне в любезности показать лучшую комнату в вашей гостинице, пожалуйста. Могу я попросить вас об одолжении подвинуть мне эту солонку, пожалуйста. Не будете ли вы столь добры отнести мой чемодан извозчику, пожалуйста. Сделайте такое одолжение. Окажите любезность. Весьма вам благодарен. Искренне тронут вашим вниманием. Примите уверения в моей признательности, будьте добры, пожалуйста.

Одним словом, я двигался в сторону России, вполне готовый к ее завоеванию, но и на этот раз пощадил ее, вернувшись к островам.

И еще несколько вечеров и даже два воскресных дня затратил я на подобные прогулки, одеваясь каждый раз в тот же новый костюм, чтобы приучить людей видеть меня в нем за рыбной ловлей. Не упускал я также случая оказаться лишний раз на пути пограничного катера, откуда меня провожали теперь взглядами без особенного внимания. Два раза я брал с собой младшую девочку и три раза провел в заливе ночь напролет, приучая хозяина не тревожиться обо мне. А время шло. Оно двигалось вперед, а не назад. Наступал июнь. Ночи становились все короче и скоро могли совсем исчезнуть. В новом доме хозяина я отделывал последнюю дверь, после которой мне грозило возвращение на север.

Я не хотел этого возвращения. Но, как говорится: «Спящему коту сама мышь в рот не прыгнет». Надо было действовать, если я надеялся повернуть все иначе. В один из вечеров подул северо-западный ветер, и я начал действовать. Первое, что я сделал, — это поел поплотнее за ужином жареной рыбы с картошкой и молоком, положив на всякий случай украдкой в карман кусок хлеба. Конечно, я не собирался следовать примеру финского матроса Тиира, которого носило по Тихому океану на обломке доски более месяца, но мало ли что могло произойти в открытом заливе.