Другой путь. Часть первая

Плакаты и снимки внутри старого дома были дополнены еще и вырезками из газет и журналов и даже написанными от руки текстами. В них сообщались разные сведения о борьбе финского народа за свои права и за дело мира. Приводились примеры улучшения жизни рабочих и крестьян Суоми после того, как она заключила договор о дружбе с Россией. И в добавление ко всему висела крупная надпись, призывающая крепить и развивать эту дружбу, от которой зависело будущее процветание Суоми.

Видно было, что подбором и составлением этих текстов здесь кто-то занимался уже давно. Значит, и тут имелись люди, подобные Антеро и Эстери Хонкалинна из Алавеси, которые сегодня тоже прибыли сюда в числе гостей.

Я увидел их возле нового дома старика Матти Вуоринена. Там на лужайке перед открытой верандой стояли рядом два длинных стола, у которых ножками служили толстые колья, вбитые в землю, а поверхностью — сколоченные вместе длинные доски. Накрытые бумажными скатертями и уставленные угощением, они выглядели нарядно и празднично. Вдоль них тянулись широкие, приземистые скамейки, на которых сидели люди.

Я опоздал, конечно, как это всегда за мной водилось в жизни. Главные разговоры за столами, как видно, уже прошли, да и сами столы уже опустели по крайней мере на треть. Люди, вставшие из-за них, разбрелись кто куда по хозяйству старого Матти и его старшего сына. Но человек по двадцать еще оставалось за каждым столом. И все они сбились больше к тем концам столов, где восседали старики Вуоринены, положившие начало деревне.

Шумно было за обоими столами, но тот, что возглавлялся женой старого Матти, семидесятилетней Мартой Вуоринен, шумел больше женскими голосами, а за другим, стоящим ближе к веранде, гудели голоса погрубее. Сам старый Матти, возглавлявший тот стол, принарядился для этого дня в свой новый коричневый костюм с галстуком. Он сидел на конце стола, блестя лысиной и гладко выбритым широким подбородком, а перед ним сидели в два ряда по обе стороны стола его приятели, родные и знакомые.

Разговоры были трезвые, потому что вина не полагалось на этот очень скромно устроенный праздник, а пива запасли только два бочонка. Один из них сварил сам старый Матти, а другой закупили у фирмы Синебрюхова парни, работающие в столице. К моему приходу пиво Матти уже было выпито начисто, да и от синебрюховского осталась, кажется, самая малость. Женщины налегали больше на кофе со сливками, радуясь тому, что опять, слава богу, стал доступным в Суоми настоящий бразильский кофе, постепенно заменяющий уже слишком надоевший всем за десять последних лет корвике[30].

Кофе пили из чашек, собранных со всех одиннадцати дворов деревни, разбросанных на трехкилометровом пространстве, а пиво пили из кружек и стаканов. Расставленные вдоль столов, эти фарфоровые чашки составляли очень приятное для глаза скопление узоров. А кроме них, там еще стояли вдоль середины стола молочницы, сахарницы, тарелки, на которых лежали пирожки с разной начинкой, и вазы с печеньем.

Всем хозяйкам в Матин-Сауна досталось работы перед этим праздником. Зато вид их столов напоминал о том, что карточная система в Суоми наконец отпала и что жизнь в ней сделала после войны свой первый крупный шаг вперед.

Об этом тут, наверно, и говорили главным образом. Даже к моему приходу разговор этот не прекратился. А среди разговора кто-то выкрикнул громким голосом:

— Постойте! А мы еще молодому Хонкалинна из Алавеси не дали сказать слова. Эй, Антеро! За тобой речь!

Но Хонкалинна, сидевший между двумя стариками, только покачал головой:

— Мне уже нечего сказать. Тут столько было высказано вполне справедливых истин, что мне остается только молчать и радоваться прогрессу финского ума.

— Но ты все-таки скажи хоть что-нибудь. А то неудобно: в другие, обыкновенные дни, хмурые и серые, говорил, да еще как, а в такой день — и вдруг ни слова.

Тут еще некоторые голоса поддержали эту просьбу. Тогда Антеро приподнялся над столом, держа в руке стакан с пивом, и спросил:

— А вы не боитесь коммунистической пропаганды?

Ему ответили со смехом:

— Ничего, валяй. Устоим как-нибудь.

И он продолжал:

— Так уж у нас было принято считать долгое время: все, что говорит коммунист, — пропаганда. Ладно. Пусть будет так. Но вот перед вами сидит Антти Хейсканен, хороший и крепкий хозяин, имеющий двенадцать коров и одного наемного работника. Он только что говорил. О чем он говорил? Он сказал: «Все, что угодно, только бы не война, потому что для нас война — это война с Россией. А новая война с Россией — для нас конец». Это Хейсканен так сказал. Но и я не раз вам такое говорил. Так кто же из нас коммунист: я или Хейсканен?

Тут люди посмеялись немного за обоими столами, а Хонкалинна продолжал: