Другой путь. Часть первая

А кто был тот второй ночной гость, который объяснялся с чужим господином на его же языке без переводчика? Почему его появление на даче Муставаара тоже нуждалось в секрете? Он был чужим для Суоми, как был чужим пожилой господин, перед которым он стоял навытяжку, И дело, которое они затевали, было для Суоми чужим, а может быть, и опасным. То, что делается скрытно от народа, никогда не сулит народу добра.

Я лежал укрытый зеленью и ворочался с боку на бок в ожидании темноты, и мысли мои тоже ворочались и ворочались в голове. Получалось так, что один я знал про эти подозрительные секреты. Никто другой в Суоми из четырех миллионов финнов про них не знал, кроме разве Арви Сайтури. Но не готов ли был Арви Сайтури сам привести Финляндию к повторению той беды, что она уже претерпела? Что ему до того, что снова не вернутся в свои семьи люди или вернутся без рук, без ног? Зато у него была надежда прибрать опять к рукам карельские леса, а может быть, и русский чернозем. Он сам составлял одно с этими людьми и потому не мог быть назван финном, видящим все это со стороны.

А видел все это со стороны один я. Так у меня складывалась жизнь, что я всегда видел больше других. Из всех тех финнов, что не желали повторения общей беды, один я видел эти секретные встречи чужих людей на финской земле, за которыми таилось что-то чужое и страшное для Суоми. Но не означало ли это, что я должен был скорей сказать кому-то об этих встречах и о том, что за ними последовало? Через финскую землю проносили в Россию зло, а я лежал и молчал. Разве Россия будет знать, что это не финское зло пришло к ней? Как может она это знать, если оно пришло к ней с финской земли? Видя, что оно пришло к ней с финской земли, она и гнев свой направит не против кого-нибудь иного, а против той же финской земли. И опять может произойти то, что уже происходило и против чего всегда так горячо предостерегал Илмари Мурто. Предотвратить надо было это скорей, пока еще не было поздно.

Я лежал и ворочался, поглядывая в ожидании темноты сквозь листву ивы на небо. Илмари Мурто пришел мне на ум и уже не собирался уходить. Разве Илмари Мурто вел бы себя так на моем месте? О, бог мой, что произошло бы здесь, будь Илмари Мурто на моем месте. Что ему Муставаара с его страшными глазами, зияющими чернотой? Мокрое черное пятно осталось бы от Муставаара вместе с его двумя пистолетами, если бы на месте меня здесь оказался Илмари Мурто. Перед судом финского народа был бы он поставлен за все свои черные дела, если бы вместо меня здесь оказался Илмари Мурто.

Но не было здесь Илмари Мурто. Был один я, маленький Аксель Турханен, и никого больше. Один я из всех финнов, населяющих Суоми, знал о том, что здесь происходило, и один я мог это предотвратить. И разве при всем этом простил бы мне Илмари Мурто равнодушие и бездействие? Не хотел бы я видеть тот взгляд, каким он одарил бы меня, узнав, что я так постыдно упустил Рикхарда Муставаара. До конца жизни остался бы на моей совести этот взгляд…

Темнота очень долго не опускалась на землю, а я не хотел выбираться из своей засады засветло, чтобы опять не оказаться видимым для русских. Я уже понял, зачем был сюда послан по открытому склону бугра. Муставаара сделал меня приманкой для русских пограничников. Пока я оттягивал на себя внимание русских на этом участке, он собирался перебраться к ним через другой участок. Я уже знал, где он готовился это сделать, и с приходом первых вечерних сумерек выбрался из своей засады, взяв направление в ту сторону.

Я торопился, чтобы успеть застать его на вчерашнем месте. Но пройти в сумерках два километра по густому лесу, да еще осторожным шагом, в обход наших пограничных постов было нелегко. Приходилось переходить мелкие заболоченные лощины, перелезать через камни и продираться сквозь густые заросли ивы и молодого ельника. Когда я наконец вышел к знакомому лесистому бугру, в сапогах у меня уже хлюпала болотная жижа, натекшая за голенища. Но у бугра было тихо.

Я прошел немного в сторону русских и опять прислушался. Но тихо было кругом. Значит, я уже упустил его. Он ушел, не дожидаясь полной темноты. Ругая себя за промедление, я продвинулся еще немного на восток. Здесь уже пошла русская земля, но она так густо поросла кустарником, что я рискнул пробраться сквозь него еще немного, пока не вышел к тому месту, откуда дальше растекалась открытая непроходимая топь. Где-то здесь он собирался перейти, и если еще не перебрался, то сюда он и должен был выйти в конце концов. А искать его в темноте среди деревьев и кустарников не было никакого смысла. Может быть, я сам заставил его притаиться, слишком шумно пробираясь сквозь кустарник, и начать мне следовало с того, чтобы замереть самому.