Другой взгляд на Сталина

«Коммунистическая» программа Рютина ничем не отличалась от программы контрреволюционной буржуазии: ликвидация партийного руководства, расформирование аппарата государственной безопасности и восстановление частных ферм и кулачества. Все контрреволюционеры, от Хрущева до Горбачева с Ельциным, будут придерживаться такой же программы. Но в 1931 году Рютин, подобно Троцкому, был вынужден прятать эту программу за левацкой риторикой: понимаете, он хотел бы восстановить капитализм, чтобы спасти диктатуру пролетариата и остановить контрреволюцию, то есть «18 брюмера» или «Термидор».

Во время суда в 1938 году Бухарин заявил, что молодые бухаринцы, с согласия и при содействии Слепкова, в конце лета 1932 года организовали конференцию, на которой одобрили программу Рютина.

«Я полностью согласен с этой платформой, и я несу всю ответственность за это»{466}.

Ревизионизм Бухарина

Начиная с 1931 года Бухарин играл ведущую роль в деятельности партии среди интеллигенции. Он имел громадное влияние в советском научном обществе и в Академии наук{467}. Как главный редактор правительственной газеты «Известия», Бухарин мог продвигать свою политическую и идеологическую линию{468}. На открытии Съезда советских писателей в 1934 году Бухарин долго хвалил «демонстративно аполитичного» Бориса Пастернака{469}.

Бухарин остался кумиром богатых крестьян и стал образцовым выразителем идей для технократов. Стивен Коэн, автор биографической работы «Бухарин и большевистская революция», заявлял, что Бухарин поддержал сталинское руководство, чтобы лучше бороться против него:

«Бухарину было ясно, что партия и страна входили в новый период неопределенности, но при этом получали дополнительные шансы в советской внутренней и внешней политике. Для того чтобы участвовать в этих событиях и влиять на них, он должен был, как и все, примкнуть к видимому единству и безоговорочной поддержке сталинского руководства, за которыми скрывалась борьба за будущий курс развития государства»{470}.

В 1934–1936 годах Бухарин часто писал об опасности фашизма и о неминуемой войне с нацизмом. Говоря о мерах, которые необходимо было принять при подготовке к будущей войне, Бухарин определил для себя программу, которая привела его к старым правооппортунистическим и современным социал-демократическим идеям. Он говорил, что «большое разочарование населения», в основном крестьянства, должно быть ликвидировано. Это была новая версия его старого призыва к согласию с кулачеством – единственным действительно «разочарованным» классом в деревне того времени. Атакуя коллективизацию, Бухарин развивал пропагандистские разговоры вокруг «социалистического гуманизма», критерием которого он признавал «свободу максимального развития максимального числа людей»{471}. Рассуждая о «гуманизме», Бухарин проповедовал классовое примирение и «свободу максимального развития» для старых и новых буржуазных элементов. Для борьбы с фашизмом надо было провести «демократические реформы», чтобы предложить «процветание» массам. Но в то же время стране угрожал нацизм, и, имея в виду необходимость в определенных жертвах для подготовки к сопротивлению, обещания «процветания» были явной демагогией. Тем не менее в относительно слаборазвитой стране технократы и бюрократы возжелали «демократии» для их нарождающихся буржуазных помыслов и «процветания в жизни» за счет рабочих масс. Бухарин стал выразителем интересов этих технократов и бюрократов.

В основах программы Бухарина было сдерживание классовой борьбы, отказ от политической бдительности по отношению к антисоциалистическим силам, демагогические обещания немедленного улучшения жизненных стандартов и демократии для оппортунистов.

Коэн, воинствующий антикоммунист, не ошибся, когда назвал эту программу предвестником хрущевской{472}.

Бухарин и враги большевизма

Будучи в Париже, Бухарин встретился с меньшевиком Николаевским, у которого были несколько рукописных работ Маркса и Энгельса. Советский Союз хотел купить их. Николаевский рассказал о своих разговорах с Бухариным.

«Бухарин казался страстно желающим покоя, где-нибудь подальше от напряженной работы, которая была возложена на него в Москве. Он был усталым»{473}. «Бухарин намеками дал мне понять, что во время пребывания в Средней Азии его одолел пессимизм, и он потерял волю к жизни. Однако самоубийства он не хотел»{474}.

Меньшевик Николаевский продолжает: «Я знал, что партийными распоряжениями коммунистам предписывается воздерживаться от разговоров с беспартийными об отношениях в партии, так что этого вопроса я не поднимал. Но у нас состоялось несколько разговоров о внутреннем положении в партии. Бухарин хотел говорить»{475}. Бухарин, старый большевик, нарушил самые элементарные законы коммунистической партии, стоя перед политическим врагом.