Другой взгляд на Сталина

До ареста Бухарина военные заговорщики хотели использовать его имя как знамя. В то же время они понимали опасность открытого процесса против Бухарина. Каменев, Зиновьев и Радек признали свою заговорщицкую деятельность, они «предали» дело оппозиции. Если Бухарин признался бы перед судом, что он был вовлечен в попытку свержения режима, то антикоммунистическая оппозиция получила бы смертельный удар. Такими были последствия бухаринского процесса, как их понимали в то время злейшие враги большевиков, проникшие в партию и армию.

Во время вторжения нацистов Токаев анализировал атмосферу в стране и в армии: «Вскоре мы поняли, что люди наверху совсем растерялись. Они вполне хорошо знали только, что их реакционный режим полностью лишен народной поддержки. Он был основан на терроре и привычном мышлении и зависел от обстановки: в мирное время он держался, но война меняла все в корне». Затем Токаев описывает реакцию некоторых офицеров. Бескаравайный предлагал разделить Советский Союз: независимая Украина и независимый Кавказ будут будто бы сражаться лучше! Климов предлагал ликвидировать Политбюро, после чего народ, мол, спасет страну. Кокорев думал, что источников всех проблем были евреи{490}.

«Наши проблемы, как проблемы революционных демократов, были очень важны. Не был ли это тот самый момент, когда надо попытаться свергнуть Сталина? Надо было учесть многие факторы»{491}. В те дни товарищ Х. был убежден, что это был час расплаты для Сталина. Было жаль, что мы не могли рассматривать Гитлера как освободителя. Поэтому, говорил товарищ Х., «мы должны быть готовы к крушению режима Сталина, но нам нельзя ничего делать для его ослабления»{492}.

Ясно, что первые поражения от нацистов вызвали большое расстройство и крайнее замешательство в обществе, что привело к весьма неустойчивой политической обстановке. Буржуазные националисты, антикоммунисты и антиеврейские расисты – все они думали, что пришло их время. Что бы было, если бы чистки не проводились в свое время твердой рукой, если бы оппортунистическая оппозиция удержала бы важные посты в партии, если бы такой человек, как Бухарин, остался бы готов «сменить режим»? В те моменты наивысшего напряжения военные заговорщики и оппортунисты, имея крепкие позиции, были бы готовы рискнуть и ввести в действие долго вынашиваемый ими план переворота.

Признания Бухарина

Во время процесса Бухарин сделал несколько признаний и во время очных ставок с другими обвиняемыми детально поведал о некоторых сторонах заговора. Джозеф Дэвис, посол США в Москве и известный юрист, посетил несколько заседаний суда. Он был убежден, как и другие компетентные иностранные обозреватели, что Бухарин говорил свободно и что его признания были искренними. 17 марта 1938 года Дэвис направил конфиденциальное сообщение Государственному секретарю в Вашингтон.

«Вопреки предубеждениям, идущим от свидетельств раскаяния, и предубеждению против юридической системы, которая практически не позволяет защищать обвиняемых, после ежедневного наблюдения за свидетелями, их манерой давать показания, их обнаружившимся непроизвольным подтверждениям и другим фактам, получившим судебную оценку в ходе процесса, мое мнение таково, что, поскольку политические подсудимые согласно советским законам вовлечены в уголовные дела, предъявленные в обвинительном акте и подтвержденные доказательствами вне всякого сомнения, то этого вполне достаточно для утверждения приговора о виновности в измене и присуждения наказания в пределах советского уголовного кодекса. Мнения дипломатов, тех, что регулярно посещали заседания суда, в общем таково, что на процессе установлен факт существования обширной политической организации и чрезвычайно серьезного заговора»{493}.

В решающие часы процесса Бухарин был чрезвычайно внимателен и насторожен, обсуждая и споря, иногда с юмором, страстно отрицая некоторые обвинения. Для тех, кто присутствовал на процессе, и для тех, кто мог читать его бюллетени, ясно, что теория «показательного процесса», широко применяемая антикоммунистами, является нереальной. Токаев заявлял, что режим «может не решиться на его пытки, боясь, что он выкрикнет правду во время суда»{494}. Токаев описал ядовитую реплику Бухарина прокурору и его смелые опровержения, заключив свои слова так:

«Бухарин проявил высочайшее мужество»{495}.

«Вышинский был разбит. Наконец он понял, что решающая ошибка была допущена, когда Бухарина решили судить открытым судом»{496}.