Отец упомянул, что владелица квартиры любила смотреть на стены, окружавшие Старый город в годы, когда Иерусалим был разделенным городом. Но сейчас, когда столица была воссоединена, все приметы того владычества исчезли, затерявшись среди леса антенн и водонапорных цистерн. Только башни госпиталя королевы Виктории да церковь на русском подворье оставались в поле видимости, возвышаясь непоколебимо на вершине Масличной горы. Он посмотрел, повернувшись, на запад и увидел Бейт Фрумин, бывший некогда пристанищем для старого кнессета и, как всегда, почувствовал, как ему нравится это невзрачное трехэтажное здание. Никому не ведомый, секретный лифт, рассмеявшись про себя, подумал он; лифт, на котором незаметно можно было подняться на соседнюю крышу едва не из постели одинокой женщины, вполне мог соблазнить однажды кого-нибудь пристрелить докучливого политического соперника в момент, когда тот приедет, чтобы посетить пленум.
Железная дверь, расположенная рядом с лестницей, громко заскрипела и со стоном распахнулась. В темных солнцезащитных очках и в соломенной шляпе госпожа Беннет появилась, воспользовавшись трапом, примыкавшим к стене, упрекая специалиста по лифтам за то, что тот забыл закрыть решетку, и это помешало хозяйке тоже воспользоваться лифтом.
– Ох, извините… я просто подумал, что вам не захочется кататься на нем.
– Это почему? Из-за тряски? Уж этого я боюсь меньше всего. Не говоря уже о том, что твой отец запроектировал специальное устройство в кабине на случай опасности, которое способно уменьшить гидравлическое давление настолько, что кабина сможет без проблем опуститься обратно сама по себе.
– Я этого не заметил. – И он одобрительно улыбнулся старой «девчушке», стоявшей абсолютно прямо и, несмотря на свои морщины, с задором говорившей о «гидравлическом давлении».
– Я вижу, отец продумал здесь абсолютно все.
– Твой отец – настоящий друг. Друг до конца дней. Другого такого нет. Чувствуй он себя хоть немного получше, не сомневаюсь, что он стоял бы сейчас здесь вместо тебя.
– Бесспорно.
– Ну, так что же ты думаешь о моем лифте? Что с ним не так?
Яари пожал плечами, не отводя взгляда от старого кнессета.
– Скажите мне… – ее вопрос он проигнорировал, – когда демонстранты забрасывали булыжниками кнессет из-за немецких репараций – вы в это время тоже жили здесь?
– Разумеется. Иногда мне самой хочется метнуть что-нибудь в кнессет, но не из-за репараций, которые я тоже получила. Причина совсем в другом…
– Например?
– Причин больше, чем достаточно. Однако для рассказов солнце греет слишком сильно. Давай спустимся обратно.
Несмотря на грязь и путаницу антенн, было так приятно находиться на этой старой иерусалимской крыше, из иудейской пустыни их овевал освежающий чистый воздух.
– Вы спускайтесь в лифте, а я воспользуюсь лестницей.
– Что за чепуха! Давай спустимся вместе. Твой отец спроектировал лифт так, чтобы им могли пользоваться двое.
«А, в самом деле, – подумал Яари, – почему бы не воспользоваться случаем и не спуститься в крошечном этом лифте с ней вместе, посмотрев заодно, что чувствуют два человека, оказавшись в нем в одно и то же время».
Она вошла первой и забилась в угол, а он последовал за ней, прижав ее спиной – место осталось только для того, чтобы он смог дотянуться до нижней кнопки.
И снова из неведомых глубин донеслось до них слабое жужжание, и лифт свирепо содрогнулся и пополз вниз вместе с Яари и госпожой Беннет, вжатой его спиной в стенку и наполнившей, тем не менее, всю кабину лифта ароматом первоклассного мыла. Кабина медленно ползла, содрогалась, под вернувшийся неведомо как и откуда вой и визг, после чего невидимая, но могущественная рука вновь вмешалась в процесс, остановив лифт с такой свирепостью, как если бы это была заранее обдуманная месть – но за что? – провалиться вместе с лифтом сквозь пол квартиры прямо на ступени лестницы.
Он открыл металлическую решетку и вжался в угол, чтобы она могла первой выйти наружу.
– Ты слышал это? Что скажешь теперь?
Яари пожал плечами и спросил, в каком именно году его отец установил этот лифт.
– В пятьдесят четвертом.
– И вы точно помните, что он привел тогда меня с собой?
– Помню, как сейчас. Мальчишка семи лет.
– Восьми…
– Маленький шалун, который сидел вот в этом углу и с обожанием глядел на своего отца. Ну, а сколько тебе сейчас?
– Это не трудно вычислить.
– Но все равно – тот же самый маленький мальчик.
– Наверное… особенно, если учесть, что вас он до сих пор называет девчушкой…
– С его стороны это весьма благородно. Приятно услышать. Можешь мне поверить – ему самому очень приятно было так меня называть.
– А моя мама, вы знали ее? – раздраженно и грубо вырвалось у него.
– Конечно. Сильная женщина. Целеустремленная. Она тоже время от времени приходила ко мне вместе с твоим отцом. Однажды мы прокатились даже вместе в этом лифте.
– Странно, – пробормотал он, словно преодолевая недоверие. – Они никогда не упоминали о вас.
– Возможно, я была в какой-то степени их общим секретом, – сказала она, собирая все свои морщины в одну подмигивающую щелочку.