Дружественный огонь

– С памятью покончено. Я выжал из его смерти все, что возможно. Выдоил до капли. Ты и представить не можешь, как я изучил все, что связано с его смертью, и чему я при этом научился. Но на этом моя ответственность заканчивается. И если Эяль – наш Эяль, твой Эяль, – почему бы и нет, ты ведь тоже его любила – если бы этот наш общий любимец вернулся обратно, в эту жизнь, поверь мне, я сказал бы ему: «Дорогой мой мальчик, браво, ты ухитрился вернуться в мир, который не так уж скорбел по тебе, который больше всего удивлен, что ты выжил даже после двух точных попаданий. Но сейчас, – сказал бы я ему далее, – сейчас, со всей моей любовью к тебе, прошу – пожалей меня и постарайся найти себе другого отца».

– Тебе плохо? – пробормотала Даниэла. – Ты заболел? «Другого отца»?

– А что такого? Мне уже больше семидесяти, осталось впереди совсем чуть-чуть. Всю жизнь я нес свою ношу, делал то, что должен был делать, и до дна выпил чашу страданий и печали. Во время бар-мицвы[16] Эяля, после того, как он закончил чтение Афтары,[17] раввин сказал мне, что я должен возгласить со всей силой: «Благословен он, тот, кто освободил меня от наказания за единственный этот грех» – и я повторил за ним отвратительные эти слова, повторил вопреки моему желанию, так, словно сам дьявол произнес их моим языком. Но сейчас, после того, как прошло уже двадцать лет, я понял, что дьявол, пробравшийся на бар-мицву, был вовсе не глуп. Сейчас, склонив голову, я говорю просто: «Благословен да будет тот, кто освободит меня». Если мой сын хочет быть «желанным», как некогда, а не всего лишь тем, кто сам желает, – на здоровье. Но пусть будет столь добр и заранее потрудится найти себе другого отца.

– Ирми, – сказала Даниэла потрясенно. – Ирми, дорогой… что за чушь ты несешь?

– То, что я сказал – правда. А правда способна убить, как яд.

– Правда не может быть ядом. Она может быть горькой, но горечь – это не яд. Правда дает нам свободу.

Ирми с нежностью посмотрел на свою гостью.

– Если все дело в этом, если ты тоже прилетела сюда в поисках правды, я расскажу тебе о некоторых подробностях, касающихся «дружественного огня», которые твой Амоц вывалил на меня в свое время.

– Оставь Амоца в покое, – раздраженно запротестовала она. – Он хотел всего лишь утешить тебя.

Он прикоснулся к ее руке.

– В этом я никогда не сомневался. И никогда не жаловался на него. Амоц – человек деловой, я люблю его всем своим сердцем. Но поначалу пущенное им в оборот выражение «дружественный огонь» чуть не вышибло мне все мозги, поскольку стало преследовать меня день за днем и час за часом. Стало навязчивой идеей. Я отдал бы все на свете, до последней рубашки, чтобы узнать – кто этот друг, который спустил на него всех собак, хотел бы узнать его имя, как он выглядит, откуда он взялся, кто его родители и кто его учил. Словом, все.

– Но почему это для тебя так важно? Что ты хотел бы с ним сделать? Шули никогда не говорила мне о чем-либо подобном.

– Потому что при Шули я ни о чем подобном никогда и не заикался. Она положила конец нашему сексу, а я положил конец откровенным разговорам.

– Знал ли Амоц обо всем этом?

– Никто не знал. Ни Амоц, ни кто-либо другой.

Чернокожий шеф-повар поставил перед ними два блюда с едой – мясо с гарниром из овощей.

– Что это? Завтрак… или обед?

– И то, и это. После того, как ты щедро распорядилась сотней долларов в честь заплакавшего удивительного слона, ты вполне заслуживаешь любого меню. И не вздумай отказываться от этого, ни на что по вкусу непохожего, мяса. Это – нечто особенное и готовится только на открытом огне. И не мешай это мясо с разговорами, которые, я знаю, только огорчают тебя.

– Нет, Ирми… нет. Продолжай говорить. Ненавижу есть в безмолвии. Я слушаю тебя. Никогда я не полагала, что идентификация солдата, который случайно выстрелил в Эяля, так важна для тебя. Не говоря уже о том, что армия не привлекла его к ответственности.

– Конечно нет. Вина лежит целиком на Эяле, так думал и я, пока не связался с тем, кто его убил.

– Связался… каким образом?

– Связался.

– И, значит, опознал этого парня?

– Нет. В итоге я остановился и поставил точку.

9