Дружество Кольца

— Никто ничего не заподозрит, — заверил он. — Пусть она принесет тебе удачу… — неожиданно Бильбо отвернулся к окошку и ни с того ни с сего принялся насвистывать какой-то мотивчик.

— Даже не знаю, как мне тебя благодарить, — растроганно произнес Фродо.

— А, брось… — Бильбо дружески хлопнул племянника по плечу и охнул, ушибив руку. — Экий ты твердый сделался! Какие уж там благодарности, хоббиты все должны быть заодно, а уж тем паче Беббинсы. Лучшее, что ты можешь для меня сделать, это не лезть без надобности на рожон и вернуться целым и невредимым. Я постараюсь закончить свою книгу к твоему возвращению, а там вместе и за новую возьмемся. Ты запоминай все, что приключится в пути, и ежели песни какие услышишь или там предания… — тут Бильбо умолк, снова отвернулся к окну и тихонько запел:

Сижу у печки, вижу сны:
Как будто летний день,
Луга, цветочки, мотыльки,
Жара, томленье, лень.

Потом — осенняя пора,

       Желтеющий листок
И солнце белое с утра,
       И свежий ветерок.

А я у печки вижу сны,

       Каков он будет, свет,
Когда я не дождусь весны,
       Что за зимою вслед.

И понимаю я во сне,

Что есть на свете сны,
Которых не увидеть мне,
Как не видать весны.

Сижу у печки, вижу сны

       Про годы, города,
Про то, что было, то, что есть,
       И то, что есть всегда.

Но я не сплю, хоть вижу сны,

       И каждый звук ловлю:
А вдруг ко мне и не во сне
       Придут, кого люблю.

Шло к концу декабря, день стоял холодный и хмурый. Восточный ветер раскачивал сосны, что темнели на склонах холмов, и гулял меж облетевших ветвей садовых деревьев. Торопливо уплывали на запад рваные низкие облака. Выступать из Разлога спутникам предстояло в сумерках, ибо Элронд советовал хотя бы первое время идти ночами.

— Вам необходимо таиться, — напутствовал он. — У Саурона множество слуг, и вас будут высматривать во все глаза. Враг наверняка уже знает о поражении Всадников и исходит злобой. Скоро север наводнят его соглядатаи: и двуногие, и четвероногие, и крылатые. Так что остерегайтесь даже неба над головой.

Военного снаряжения с собой взяли немного: в пути предстояло полагаться на скрытность, а не на силу. Арагорн, вновь облачившийся в видавший виды буровато-зеленый плащ Следопыта, не стал брать никакого другого оружия, кроме Андрила. На поясе Боромира висел длинный меч, с виду походивший на Андрил, хотя и не столь прославленный. Помимо того у него были щит и боевой рог.

— Пусть трепещут недруги Гондора, когда его зов огласит ущелья, — промолвил воин и поднес рог к губам. Громовое эхо прокатилось по склонам, заставив всех в доме Элронда вскочить на ноги.

— А вот с этим поосторожнее, — сказал Элронд. — Убери рог, тебе не скоро доведется протрубить снова. Не раньше, чем окажешься у рубежей своей родины.

— Может, и так, — ответил гондорец, — я понимаю, что дальше придется идти крадучись, но этот звук всегда возвещал о моем выступлении в поход. Негоже воину начинать такое дело по-воровски.

Гимли, один из всех, открыто облачился в короткую стальную кольчугу, с виду довольно тяжелую, но ведь гномам нипочем любая ноша. К поясу он пристегнул боевой топор с широким лезвием. Леголас имел лук, полный колчан стрел и длинный кинжал в белых ножнах. Хоббиты вооружились мечами, прихваченными из могильного склепа, Фродо опоясался Жалом. О том, что на нем тоже кольчуга, он никому не сказал, благо со стороны было совсем незаметно. Гэндальф на сей раз не удовлетворился посохом, обычным оружием странствующего мага. У его бедра висел эльфийский клинок Гламдринг, точь-в-точь похожий на принадлежавший ему некогда Оркрист, что ныне покоился на груди Торина, погребенного в недрах Одинокой горы.

Попечением Элронда отряд был снабжен всем необходимым для странствий по зимнему бездорожью. Запасную теплую одежду — куртки и плащи, подбитые мехом, — снедь, одеяла и прочее снаряжение навьючили на пони, того самого, что проделал путь от Пригорья до Разлога. Только теперь никто не узнал бы в нем костлявого, полудохлого одра: конек отъелся, шкура его лоснилась — хоть сейчас Пивнюку на вывеску. Насчет пони поначалу были сомнения, но взять его настоял Сэм — сказал, что Билл (такую уж он дал ему кличку, не иначе как в память о прежнем хозяине) зачахнет с тоски, коли останется.