Дружинник князя Афанасия

– Саша, – надорванным от причитаний голосом сказала она и забилась в рыданьях. Кмети тем временем положили тело на коня и повезли его в город. Я повел мать следом, поддерживая ее.

Горожане, услышав о смерти любимого воеводы, глубоко опечалились и траурной процессией шли за телом человека, столько доброго сделавшего для них и положившего свою жизнь в их защиту.

Город горел. Ветер нес запах гари, пожарища, запах отличный от запаха походного костра. В костре горят лесные ветви, сучья, – совершая свой неизменный кругооборот – на золе вырастут еще деревья, чтобы потом сгореть дотла для блага человека, да и для своего блага. На пожарище города – может вовсе ничего не взрасти, а если и вырастет город, то это будет новый город, а не тот город, с которым связано так много.

Жутко выглядит сожжённый город, ежели это город знакомый тебе с детства. Тем более старший тебя на какой-нибудь десяток лет. Рос ты и рос город. С этой колокольни прогоняли тебя мастера-кирпичники. А на эту ты уже сам подсоблял возить камни, поставленный отцом-воеводой.

Близ дома мать пала в обморок и я, взяв ее на руки, занес в терем, где жонки начали отхаживать ее, выгнав меня в клеть. А там соседские старушки уже разоблачали отца для обмывания. Князь Владимир до вечерни согласился на перемирие с печенегами и отца решили хоронить сегодня же. Тут я нечем не мог помочь, поэтому вскочил на коня и поскакал к Варе.

Пахло паленым пером. Конь подо мной начал уросить, привставал на дыбы, грыз удила и понадобилось несколько раз с силой огреть его ременною, с тяжким наконечником плетью, покамест жеребец, прижавши уши не взял наконец в опор.

Дом Варин стоял обгорелый, крыша рухнула. Я почувствовал недоброе.

Возле дома стоял седой ратный, опершись на щит одной рукой, а другой смахивая слезы, бежавшие по красным щекам. Отец Вари узнал меня и когда я спешившись подошел к нему, то он обнял меня и прижал к себе…

И не будет свадьбы на Покрова… Веселой и шумной свадьбы. С медами хмельными и песельниками. Когда столы ломятся от снеди: и мясо, и птица, и пироги, и чего только душа пожелает… И так ярко все мне возомнилось: и Варя живая за тем столом, рядом со мной, что когда с небес опустился на землю, то чуть сердце не разорвалось от безысходности. Мне казалось, что жизнь моя закончилась, нечего больше не связывало меня с этим миром. Мне хотелось умереть Слезы текли из глаз и я не в силах был их остановить…

Подъехал Вольга, положил руку на плечо и прошептал:

– Все от Бога. Поехали на погост. Народ собрался, тебя ждут, – Варин отец кивнул мне. Как во сне сел я на коня.

Все оставшиеся в живых горожане собрались почтить память воеводы, подвигом своим давшим название городу.

Ко мне подошел Михалыч, мы молча обнялись.

Все потерял я в жизни – всех, кого любил. Что делать мне, к чему стремиться? Ничего не ждет меня впереди. За что же Господи ты так сурово наказал меня? Что сделал я не так? Не дано это узнать тленному человеческому разуму.

Мать лежала в жару и на погосте ее не было. Я один подошел в лежащему в домовине отцу и поцеловал его. Крышку заколотили и опустили гроб в могилу.

Вспомнился старый монах грек Савватий – учивший меня в младости. Он говорил, что Господь посылает испытания и добродетельным людям, дабы испытать веру их… А потом награждает тех, кто и в тяжких обстоятельствах не утратил веры своей. Но слишком великой чашей горя наградил ты меня Господи, нет сил ее выдержать, нет на земле и небе награды за это…

Одно осталось мне – погибнуть, сложить голову молодую за Русь-матушку, чтобы душа моя вновь повстречалась с теми , кого любил я…

Михалыч оперся на меня и застонал, не слезинки не вышло из его глаз, но белое от волнения лицо выражало муку великую.

Я наклонился и зачерпнув ладонью землю кинул ее в яму.

Все стояли молча, пока Степан и Старко засыпали могилу, только священник-грек бормотал какие-то молитвы.

Когда могила была засыпана, вперед выступил Вольга:

– Хватит добры-молодцы горевать, хватит пыль степную глотать! Пора за дело приниматься, то что было – то прошло и не будет больше. Время не плакать о мертвых, а боронить тех, кто в живых остался. Деревни окрест горят и нет нам иной дороги, окромя ратной. Вперед братушки – двум смертям не бывать – одной не миновать. Спасем если не себя, то честь земли нашей. Положим головы свои, ежели победить нам не суждено…, – Вольга покачнулся, печенежская стрела с ядовито-зеленым опереньем хана Арнаула вошла в живот. Перемирие закончилось…

Эпилог

Меня часто с кем-нибудь сравнивают (то ли пытаясь сказать комплимент, или скорее пытаясь подколоть) – с политиками прошлого и настоящего, известными писателями, поэтами и художниками, даже с Иисусом Христом, хотя общее у меня с ними только борода. А я знаю одно – мне хотелось бы быть похожим на простого дружинника князя Афанасия…

Ложась спать, я сжимаю в руке крестик, данный мне неведомым стариком, единственное доказательство совершившегося со мной и долго не могу уснуть, думая о произошедших событиях…

А бороду я сбрею. Ведь Варя сказала, что она мне не идет…