Дружинник князя Афанасия

Навстречу нам вышел Михалыч, отцов крестный, святой в Переяславле человек. Старый, в теплом кафтане, опирающийся на клюку – верно такими были калики перехожие, поднявшие Илью Муромца на службу Родине.

Батя спешился, я соскочил следом. Михалыч обнял отца, затем отстранившись, благословил его:

– Ну, Господь с тобою, сынок, – и повернулся ко мне. – Не подведи, Лександр, род отца своего, – и осенив меня крестным знамением, махнул нам рукой. – Поспешайте, дети мои!

В городе уже не осталось ни ремесленников, ни пахарей, ни купцов – все стали воинами. Босые мальцы с удивлением взирали на отцов и старших братьев, вытянувших из клетей дорогие дедовские брони и подгонявшие их так, чтоб сидели ладно и не терли тела в бою. Вострились мечи, подгонялась тетива на луки, выводились из конюшен холеные ратные кони. Уличные старосты, становившиеся при приближении врага десятниками, либо сотниками, проверяли подготовку подчиненных ратных. Люди одевались во все чистое. Так повелось издавна, ни кому не дано узнать остатний миг живота своего, но завсегда надо быть готовым к этому и помнить, что нет для мужчины ничего более почетного, как сложить голову свою защищая родную землю.

Княжьи хоромы были в два яруса, наверху светелка размером три сажени на четыре, внизу пять комнат, считая и зимнюю кухню, да кладовые. Изнутри в светелку ведет лестница, приложенная к задней, глухой стене. Высокое крыльцо – в рост человека, под шатровой крышей с низкими свесами от дождя, а под крыльцом дверь, за коей комнатка с тремя узкими дверями, на каждой – тяжелый замок. Тут поруб – темница.

Кинув поводья дворовому холопу, мы вошли в хоромы. Князь дневал в гридне.

– Хорошо дневали, княже! – Мы с отцом перекрестились и поклонились князю Афанасию. Князь был годов на десять моложе отца и телом послабже, хотя храбрости ему было не занимать, да другим и нельзя быть князю на самой границе земли Русской. Афанасий отодвинул блюдо и кивнул нам:

– Много ли войска идет?

– Сот пятьдесят. Одним не управиться.

– Надоть к Владимиру посылать…, – задумчиво сказал князь и налил чашу греческого вина до краев. – Пей, Ян.

_Здрав буди, княже! – Батя размашисто опружил чашу. Князь Афанасий налил чашу заново и протянул ее мне:

– Отведай зелена вина, витязь молодой! – сказал он с улыбкой.

Что-то обидное показалось мне в княжьих словах. Конечно – в дружине я самый молодший, в боях не был, но силы и храбрости мне не занимать. Взять хотя бы Юлашку-топтуна, старшей меня на три года, а слабак слабаком. Когда Дорофеичу дом ставили, не мог бревна толщиной в шесть вершков поднять, а я таких по два зараз поднимаю. Вот Юлашке князь так чашу не подносит, на равных с ним говорит. Видно заметив обиду на моем лице, Афанасий похлопал меня по плечу:

– Не бижайся, Лександр, все перемелется – мука будет. – я через это чуть вином не подавился. А чаша – ох и велика! В этом я не так силен, как другие, в два глотка никак не могу выпить княжеску чашу, един раз попробовал – чуть не с полчаши на кафтан пролил – смех получился, да и только. С того разу, ежили доводится пить таковую чашу, то я не тороплюсь, пью маленькими глотками и аккуратно. Нет для меня большего мучения. И выпить стойно всем не могу и после того как выпью муторит чего-то, не то чтобы там в голове хмель особый был, а в нутрях бурлит, отрыгивается неприятно, икается нежданно и неудобно. Бывает так, что из отхожего места не вылазишь целый день…

– Поднимай народ, Ян! Три сотни в сторожу к Трем дубам, остальных по стенам. Чаю к утру будем гостей встречать. И предупреди…, – князь погрозил пальцем, – ночью приеду проверю. Если Палыч опять хмелен будет – точно плетей у меня получит! – Отец кивнул в ответ. Афанасий повернулся ко мне:

– Лександр, вместях с Юлашкой поедешь до великого князя Владимира с моей грамотой. По Днепру туман – на костры надежы мало. Ты старшой. Выезжаете как к вечерне пробьет. Одвуконь, полная сряда… Вообщем, Ян, проследишь, чай в Киев едет, – Афанасий махнул рукой, считая разговор завершенным. Батя отправился к выходу , но я остался на месте:

– Я тут пригожусь! – выкрикнул я. Князь с удивлением посмотрел на меня.

– Князю не перечат! – сказал отец, так ввернув кулаком промежду лопаток, что я сразу же поворотившись пошел к выходу. Мы вышли на крыльцо, холоп подал нам лошадей, и мы направились к дому.

– Князь меня специально посылает, думает, что я в бою подведу!

– Дурень! – Отец легонько хлопнул меня по затылку, – Навоюешься ищо. Тебя как сына моего посылают. В таком деле знатный муж нужон. Мыслю яко это дело свершишь, така и слава о тебе пойдет. В Киеве побываш, город шибко большой, даром что великий князь живет. Крестовому брату Илье – кланяйся, – отец задумался, – Больше у меня тамо и знакомцев не осталось, все головы свои положили… Ты старшой, за все в ответе…, – Батя как всегда завелся – говорил о дорогах, людях, татях, но слова его проходили посторонь, я думал о Варе – как-то она отнесется к недолгому нашему расставанью?

Взволнованная мать стояла на крыльце, сожидая нас.