Дружинник князя Афанасия

– Что там? – она с замиранием посмотрела на отца, как будто он мог словами развеять нагрянувшую бедую

– Лександр в Киев едет старшим с Юлашкой, – ответил отец, поднимаясь на крыльцо, – я ночью караулы проверять буду.

Помыв руки под рукомоем, седи снедать. Мать стояла рядом со столом и смотрела как жадно я ем, изголодавшись за день.

В голове и животе моем все смешалось – Варя, Киев, да и после княжеской чаши началось всегдашнее мое терзание. Только благодаря привычке, с детства внушенной отцом – доедать все, я оставил пустую тарелку и вскочил из-за стола.

Я нашел Варю на огороде близ Трубежа. Она кинулась навстречь, обняла и прижавшись к плечу спросила:

– Уезжаешь?

– Откуда узнала?

– Отец сказал, – Варя подняла на меня большие голубые глаза и тряхнула головой с большими, уложенными венцом косами, – А ежели убьют тебя, Саша, – и слезы наполнили глаза ее.

– Не надо, – я закрыл очи ее ладонью и почувствовал на ней слезы, – Что ж это ты меня живьем хоронишь, – я вытер слезинки с ее лица. Варя шмыгнула носом. – Все будет ладно. Не один еду…

– С кем?

– С Юлаем.

– С Топтуном-то? – через слезы улыбнулась Варя.

– Ну и что? – я попытался поцеловать ее, но Варя отшатнулась от меня, – Уйди, колючка. Сбрей ты эту свою бороду, – Варя уже не плакала и хитро смотрела на меня. Увидев, что я обиделся, она сам прильнула ко мне…

На Михайловском соборе девять раз отзвонил к вечерней службе колокол, когда я подъехал к княжьим хоромам. Князь был на Переяславской кузне и я послал за ним холопа.

Скоро подъехал и Юлашка-Топтун. Это был парень на три года старшей меня, в детстве лошадь повредила ему ногу и он с тех пор прихрамывал, но как-то необычно, поднимая целую правую ногу, он волочил левую, как бы притоптывая ей, за что и получил свое прозвище.

Юлай был на гнедом жеребце, за повод вел заводного коня с притороченной к седлу котомкой. Юлай был мрачен – он неделю как женился и видно ему не хотелось оставлять молодую жену, а может не было и желания мне подчиняться.

– Здорово, Лександр!

– Здорово, Юлай! Что не весел? – я спрыгнул с коня.

– Да нечему радоваться, – Юлай спешился и встал рядом со мной, поигрывая булавой, но разговор продолжать не стал.

Князь прискакал, пахнущий кузнечным жаром, кивнул в ответ на наши поклоны и забежав в хоромы, вынес грамоту:

– В руки великому князю Владимиру, – я схоронил грамоту в кошель на груди, – На печенежские караулы не наткнитесь. Не подведите. Обнимемся, – князь обнял нас троекратно и перекрестил, – С богом! – Мы вскочили на лошадей и не оглядываясь выехали из города.

Ехали молча. Не знаю о чем думал Юлай, но меня стала мучить вечная моя напасть из-за княжеской чаши. Я терпел, но когда степь закончилась и начался редкий приднепровский лес, терпенье мое лопнуло:

– Юлай, встанем, мне по большому треба.

– Чтой-то это тебя вдруг? – усмехнулся Юлай.

– Да съел что-то.

– Тогда на вон той опушке встретимся, – Юлай показал куда-то вперед, а я тут же сполз с коня и присел около куста.

Когда я уже завязывал бечеву на портах, то послышался звон мечей, топот и ржание лошадей. Я накинул корзно, схватил Красавца с Быстрым и отошел под прикрытие деревьев. Вдали проехали всадники. Это были печенеги, Юлай ехал связанный сзади.

Я сел под деревом, обхватив голову руками. Старшой! Обосрался! Подручника потерял! Вот и первое серьезное дело… Многие мысли проскочили в голове моей, но что было делать теперь, порученное надо выполнить обязательно.

Я распустил чересседельник, ослабил сбрую, надел коням на морды торбы с ячменем, и они сразу же зажевали, бока у них зашевелились…

Надо было торопиться. Я похлопал коней по бокам, они закивали, как бы понимая, но лишь быстрее начали жевать, громко хрупая ячменем. Я затянул чересседельник, снял торбы, поправил узду и спрыгнул на Красавца…

II глава

Я скакал по лесной дороге в Киев с грамотой до великого князя Владимира – простой русский дружинник князя переяславского Афанасия. Я потерял подручника, не сделал ничего для его освобождения, мне было стыдно. Я опозорил отца своего – знаменитого Яна Усмовича.

Такие мысли приходили мне в голову, когда я смотрел на меч данный мне отцом. Он был подарен после Переяславского сражения отцу великим князем Владимиром. Меч работы редкой – длинной в два локтя, посередине – продольная ложбинка, рукоять украшена серебром с гравированным узором. Для отца меч стал слишком легок и короток.

Постепенно дорога развеяла мрачные мысли. Ветер свистел в ушах, упруго бил в лицо, развевал корзно за плечами. То лог, то приречный болотистый луг нет-нет да и выхватит из лесной шири добрый клок и снова отступит, давая волю сосняку и ельнику.

Причудливо бегут через лесные массивы реки. На удивление всем стоят окруженные соснами и елями, березами и осинами, рубленные русские городки. Редкими пашнями прижимаются к ним деревни и села.

Долгой чередой вспоминались события моей жизни…

На пятом году жизни, меня, как и всякого сына боярина, торжественно постригли и посадили на коня при священнике, боярах и гражданах Переяславля. Отцом был дан роскошный пир.