Друзья

— Только не из-за денег, уверяю тебя. Много ли мне надо? Здесь другая причина. Как-нибудь при случае расскажу… Ну, короче говоря, когда я узнал, о чем идет речь, сразу заявил ему, что ухожу на пенсию. «Когда?» — спрашивает он. «Да хоть завтра». А он этак с улыбочкой поглядел на меня и говорит: «Ты же сам знаешь, старина, что это за один день не делается. Пока бухгалтерия подготовит расчет, пока то да се… А ситуация сложилась таким образом, что дело Залы я могу поручить только тебе. Понимаешь, старина?» — «Понимаю». — «Да нет, — говорит, — ни черта ты не понимаешь. Если бы ты разбирался в таких тонкостях, ты бы уже не знаю кем стал. Так вот, слушай. Все знают, что ты симпатизируешь Миклошу Зале. Если я доверяю именно тебе разобраться в его деле, никто не сможет обвинить меня в предвзятости и сказать, что я собираюсь сводить счеты. А посему послезавтра отправляйся в Бодайк и начинай расследование. Свяжись с уездным руководством, а если понадобится, и с областным, учти все их замечания, пожелания и действуй по обстоятельствам». Вот такие напутствия я получил от Каплара.

— В общем, ты взялся за это дело, — констатировал Имре.

— Конечно. В надежде, что смогу помочь Зале.

Имре облокотился на стол.

— Трудно тебе придется, Матяш, — задумчиво сказал он. — Насколько я знаю, Чухаи уже поставил на нем крест. Даже не представляю, чем ты мог бы помочь.

— Я разговаривал с Пиштой Дороги, директором фабрики в Мохаче. Позвонил ему на квартиру, рассказал все как есть, без утайки. Пишта сказал, что он знает Миклоша и с удовольствием взял бы его к себе. — Маклари выпустил облако дыма. — Я думаю, для Миклоша это был бы наилучший выход из положения.

Имре Давид сощурился, словно от яркого света.

— Скажи, Матяш, а ты хорошо осведомлен о наших делах?

— Ну как же, как же! Я знаю, что вы получили звание передового предприятия. Каплар вчера разговаривал с госсекретарем[31], договорились, что он приедет и лично вручит вам награды. Естественно, будут с телевидения. Все же такое событие в жизни области!

Имре откинулся назад.

— Выпьешь чего-нибудь?

Когда они выпили по рюмке палинки, Имре сказал:

— Матяш, я не то имел в виду. Не награждение и не празднество.

— А что же?

— Жульничество. — И он рассказал об афере, которую раскрыл Миклош. Показал и его докладную. Маклари внимательно прочел бумагу.

— И что же? — спросил он. — Ты думаешь, эти дела взаимосвязаны?

— Матяш, — сказал Имре, — пойми меня правильно. Мы с Миклошем вместе росли, в его семье я стал коммунистом. Я знаю его, как свои пять пальцев. Миклош всегда трезво смотрел на вещи и говорил то, что думает. А это многим не по душе. И, оглядываясь на прошлое, я должен заметить, что он в отличие от меня во всех ситуациях оставался реалистом. Ты статью в газете читал?

— Да.

— Скажу тебе откровенно, и брату я уже говорил, что ничего более пакостного мне давно не доводилось читать. То, что там написано об отце Миклоша, просто возмутительно. Он был настоящим борцом за справедливость и принял великие муки за свои убеждения. В конце концов его казнили по приговору трибунала, потому что он вел на фронте антивоенную пропаганду. А этот мерзавец Вебер пишет, что он якобы пропал без вести… Ну а наше покушение на фольксбундовцев называет детской шалостью. Ему и невдомек, что эту шалость мы совершили по приказу партийного руководства и дымовые шашки нам вручил Балинт Чухаи. И Миклош не по ошибке попал в Шопрокенхиду, а потом и в Маутхаузен, а потому, что молчал на допросах и никого не выдал. Я видел его избитого до полусмерти, а он видел, что сделали со мной. Форбат и его банда хорошо знали свое дело. Но самое постыдное и возмутительное, что все это появилось в газете, которая называет себя органом компартии. И эту газету редактирует мой брат Ференц Давид. — У него пересохло горло, он выпил стакан тоника. — Единственное, что меня смущает, — история с Анико Хайду.

— Так все же мог он изнасиловать девушку или нет? Как по-твоему?

Имре Давид развел руками: