Друзья

— Еще на заводе. Ждем с минуты на минуту. — Зала помрачнел. — Камень у меня на душе, господин учитель. Со стыда просто не знаю, куда и деться. Надо ж было мне дожить до такого, чтоб ребенок меня содержал! Пристроился я тут на поденщину, к Фюртам. Но знаете, какие это гроши. Хотя, конечно, им и на том спасибо. Хозяйка у меня совсем расклеилась, ей работать вовсе не под силу.

— Вы до сих пор ходите в жандармерию отмечаться?

— Да. Но сказали, что это последний месяц. Потом, конечно, полегче будет. Смогу поехать куда-то, поискать работу. — Он поднял бокал. — Ваше здоровье, господин учитель!

— Будьте здоровы, дядюшка Зала!

Они выпили. Зала вытер ладонью губы. Морщины на его лице окаменели.

— Не знаю, как вас, господин учитель, а меня в последнее время сильно беспокоит, что творится в мире.

Богар пригладил усы, улыбнулся:

— И что же творится?

— Какая-то ужасная катастрофа надвигается. Этот Гитлер собирается ввергнуть весь мир в пучину. И у нас в стране растет число его приверженцев. Ну ладно бы среди таких, как этот придурковатый Бауэр со своей шайкой. С этими все ясно. Но и среди венгров тоже. Не знаю, замечали ли вы, как сейчас оживились правые.

— Я вижу. И даже ощущаю это на своей шкуре. — С лица Богара исчезла улыбка. — А вам не кажется, дядюшка Зала, что причиной такого оживления и у нас, и в Германии является Трианон[10]? Сейчас появился некий человек, то бишь Гитлер, которому ничего не стоит взять и нарушить Трианонский пакт. К тому же не забудьте, что уже полтора десятилетия мы в школах вдалбливаем детям: «Усеченная Венгрия — не страна, объединенная Венгрия — рай». В классе висит на стене плакат, на котором огромными буквами написано: «Нет! Нет! Никогда!» А рядом — «Символ веры». И каждое утро занятия начинаются со слов: «Верую в бога, верую в родину, верую в извечную справедливость господнюю, верую в возрождение Венгрии». Так стоит ли удивляться, если большинству проникнутых духом ирредентизма[11] венгров Гитлер кажется поборником справедливости! Вот и часть Северной Венгрии нам возвернули. Вы, если не ошибаюсь, были красноармейцем?

— Был.

— Ну, так вы сами там воевали, знаете. Удержись тогда Советская республика, не думаю, что вы подписали бы Трианонский мирный договор.

Зала задумался.

— Не знаю, — ответил он, — как бы все обернулось, кабы мы победили. Трудно сказать. А теперь вот утрясен вопрос с Северной Венгрией. И похоже, что нам вернут еще часть Трансильвании. Но не бесплатно. Сдается мне, что дорогой ценой придется нам заплатить за все это.

Учитель молчал.

Рассеянно поигрывая табакеркой, он размышлял: а как бы отреагировал Зала, узнав, что учитель Бела Богар, один из инструкторов профашистской организации допризывников, уже много лет состоит в нелегальной коммунистической партии? Но не может он ничего сказать этому изможденному, исстрадавшемуся человеку, ибо как раз на днях получил от своего связника строгое внушение: Зала внесен в «черные списки», находится под наблюдением, и посвящать его в партийные дела категорически запрещено. Ну ладно, тут еще можно согласиться. Непонятно другое: почему надо скрытничать перед Балинтом Чухаи? Как, черт подери, наладить работу организации, если не доверять людям? Именно так он и спросил у связника, а тот ответил, что, мол, время покажет, а покамест пусть Зала считает его просто сочувствующим. Богар глубоко вздохнул.

— Дядюшка Зала, — вымолвил он, — я бы хотел вам помочь. Вам и Миклошу. Сегодня утром я разговаривал с господином Зоннтагом. Вы ведь, насколько я знаю, по специальности слесарь-механик?

— Точно. Собаку на этом съел.

— Я так и сказал господину Зоннтагу. Странный он все-таки человек. На редкость провенгерски настроен. По его словам, ненавидит Гитлера и нацистов…

— Я-то ему не верю, — перебил Зала.

— Думаю, он не кривит душой, — возразил учитель. — Но и к коммунистам нежных чувств не испытывает. Однако тут есть одно обстоятельство. По моим сведениям, Зоннтаг в девятнадцатом году не принимал участия в контрреволюции, хотя тогда уже был офицером. Ну, вы-то об этом, наверно, больше моего знаете.

Зала закрыл глаза и углубился в воспоминания.

— Да, — сказал он. — Зоннтагу тогда был двадцать один год. Служил в гусарском полку. Действительно, в расправах он не участвовал. По крайней мере, у нас в области. А бог его знает, что он мог навытворять в других местах. Помещик все же. А потом еще и фабрикантом стал. Его высокоблагородие… За что-то же он получил этот титул?

— Вы будете смеяться, дядюшка Зала, — отозвался учитель. — Он его купил.

— Как, неужели за деньги?

— Насколько я знаю, за десять тысяч пенгё можно купить должность тайного советника, которая дает право на этот титул. Конечно, такую должность кому попало не продадут, но Зоннтагу жена все устроила. Эта Борбала Кохари много чего может. У ее отца такие связи…

Жена Залы робко вмешалась в разговор:

— А правда, что она на десять лет старше Зоннтага?

— Если не на все пятнадцать, — ответил учитель.

К ним подошла и бабушка.